Корнеты и звери (Славная школа)

Ведь только миг — единый миг — но что значит вся дальнейшая жизнь при сравнении с этим мигом?

Руки поднимаются «по офицерски» к козырьку, кое-где еще отчеканивается «покорнейше благодарим Ваше Императорское Величество» — но откуда-то из глубины, из сердца, из всех молодых душ вдруг вырывается «ура» — и, гремя, заполняет всю землю…

— Ура!..

А солнце так и светит, так и льет на все свою лучезарную благодать.

Как великолепен Божий мир, как прекрасно то, что называется жизнью, в которую мы вступаем и в которую нас так красиво вводит Он — милый Царь, дающий счастье эполет офицера!

— Господа офицеры! — подходит к нам Карангозов. — Господа офицеры — к вашим коням!

Да, мы офицеры!!!

На нас еще пыльные юнкерские мундиры и солдатские винтовки за плечами — но мы уже офицеры, корнеты, господа!!! Приказ Царя — под погоном!

Мы идем куда-то опять, садимся на своих друзей, которых держат наши наследники по оставляемому училищу — бывшие звери, ставшие теперь тоже корнетами славной школы!..

***

О, стократ благословенный, залитой солнцем, молодым счастьем, надеждами и верою день!

Кто забудет тебя, кто не вспомнит с благодарною улыбкой!..

Как все светится вокруг, как ласкает взор, как все полно Божией благодатью!..

Вот и бараки — милые бараки школы, которые мы уже навсегда покинем через полчаса.

Сняты юнкерские мундиры, сброшена амуниция, сданы каптенармусу винтовки и шашки…

В последний раз получает четыре куска сахара строевой друг прошедшей юнкерской страды — конь.

— Ну, прощай, мой простоватый, но крепкий, как крестьянская лошадь, Кабардинец! Спасибо, Друг!

Кабардинец, отжевывает мундштучное железо, проталкивает через него языком куски сахару, и, видимо, понимает, что его хозяин стал настоящим корнетом!

Спешно, порывисто идет переодевание.

Вот один уже готов.

В изящном офицерском пальто, в ботинках от Шмелева, в безукоризненной фуражке офицера — недавний запыленный полусолдат почти неузнаваем.

За первым готов второй, за вторым третий…

Одевшиеся выходят из бараков.

Ряды извозчиков уже ждут на задней линейке.

В Петербург…

***

Где-то далеко, в провинции, на расстоянии чующие сердцем этот необыкновенный день — живут родители, братья, сестры, старые няньки, выхаживавшие когда-то от пеленок сегодняшнего блестящего офицерскими звездочками баловня судьбы.

Пусть будут покойны — через два-три дня они увидят свое детище.

После производства — двадцативосьмидневный отпуск, поверстный срок к месту полка — времени для свидания много.

Пока же — в Питер!..

Гремят колеса Балтийского поезда, мягко катят от вокзала извозчики на резинах…

Обед в 6 часов вечера у Фелисьена, а завтра, в 10 утра, молебен в здании школы, на который являться в полной парадной офицерской форме…

Здравствуй, жизнь!

Неужели же в тебе есть что-либо темное и неужели возможны какие-либо тучи на нашем пути?

Да и что могут значить эти тучи при сравнении с блеском офицерской звезды, засиявшей сегодня над нами?

***

Так начались, прошли и окончились два года, проведенные под сенью училища, носившего в нашем кругу имя Славной Гвардейской Школы.

Евгений Вадимов.

Старая Сербия,

Монастырь Святой Параскевы.

1929 г.