Вот про прадеда и все, разве что воспоминание, что когда, по дедову мнению, чьи-нибудь визиты сильно затягивались, он начинал под нос ворчать: "Мой, — мол, — тятя в таких случаях говаривал, что гостят-гостят, дак и домой идут!" Про других прадедов вспомним попозже, но известно и о них не больше, а то и меньше. Про прабабок и вовсе ничего. Никого я из свои пращуров не только не видал, но и фотографий почти не сохранилось, а деда и двух бабок помню. К деду и вернемся.
Был он, как я понимаю, типичный представитель рождавшейся прослойки интеллигентных крестьян, о которой так мечтали народники. Очень любил упоминать о своем церковно-приходском образовании, хотя в 18-м и окончил в Киеве бухгалтерские курсы, а потом на Урале сам преподавал на таких же курсах, как сейчас помню по его рассказам, Политэкономию капитализма, Экономполитику социализма и Двойную бухгалтерию, так-то самоучка, конечно, типа как Гарри Трумэн или Билл Гейтс. Вполне естественно, что в Пятом годе он и несколько его друзей что-то такое бунтовали, забрались, как помню по его рассказам, на церковную колокольню и пели там "Солнце всходит и заходит…", еще что-то….. В общем, вступил он в партию эс-эр и читал с друзьями брошюры "Хлеб, свет и свобода" и т. д… Иконы вынес из избы и чуть ли не порубил топором. Ну это, может быть еще и с тем связано, что большинство родственников были раскольники и "господствующую" церковь недолюбливали без всякого Ем. Ярославского. Как можно понять, на окрестных незамужних учительниц все это производило неизгладимое впечатление. Хотя, за исключением этой рубки, активной борьбой с мракобесами, типа насыпать табаку попу в тесто, или там нас…ть за комодом он, в отличие от Павки, например, Корчагина не занимался — не так был воспитан. В этом отношении он с удовольствием поминал только лубяной коробок под застрехой, где весь пост хранились на холоде недоеденные в масленицу сдобные шанежки, и откуда он и другие ребятишки эти шаньги тайком потаскивали, что активной антирелигиозной деятельностью, наверное, все-таки не являлось.
На моей памяти на религиозные темы Александр Дмитриевич рассуждать не любил, ни о собственно религии (есть ли Бог и как там с адом, раем и свободой воли?), ни об обрядах (как и когда красить яйца и святить куличи, что многие и принимают за религию). Полагаю, что его позитивистское и прогрессистское мировоззрение в этой гипотезе просто не нуждалось. Но вообще-то он был большим любомудром. Много лет сам с собой обмысливал окружающую действительность в минуты, свободные от выживания и выращивания на невеликие заработки четырех девчонок, а делиться мыслями ни с кем особенно не делился, даже, как я понимаю, с бабушкой. Уж больно это было опасно — рассуждения на неуказанные начальством темы в эти человеколюбивые годы. Да и выжить-то не так было просто, судя по статистическим данным, опубликованным в сезон Перестройки. Недаром любимым его присловьем было: "Жизнь прожить — не поле перейти!".
Любил дед также рассказывать анекдот о том, как собрались однажды цари: русский, английский и французский. Английский и говорит: "Мне, — мол, — надо таких-то и таких-то машин — и все у меня в Англичании будет хорошо". Француз высказал пожелания, что ему бы таких-то и таких-то пушек — так и у него во Франции будет всё ладом. А русский царь потянулся, да и говорит: "А мне бы дожжичка в маю — так и ничего не надь!" Еще одно motto часто произносилось при воспоминаниях о старинной жизни: "На Руси еще с голоду никто не умирывал". Может, и на заре его биографии это не совсем уж правдой было, а потом совсем стало далеко от жизни, судя и по его же рассказам, да и по воспоминаниям других моих знакомых его поколения. Шибко далеко увели население обольстительные лозунги, которые когда-то так увлекли деревенского паренька Саньшу.
Вот ведь интересно, почему с одной стороны на всем глобусе они поимели такой успех именно в нашей стране, а с другой почему из всего ассортимента, имевшегося на рынке идей, Россия выбрала именно Социализм. Я вот, раскидывая своим худым умишком, до чего дошел: Социетарность и Коммюнитарность были первыми импортными продуктами, которые дошли до Восточноевропейской равнины без многовекового опоздания.