Корни

В Сети слышно было, что как раз этот визуальный образ Алексей Герман собирается использовать в экранизации "Трудно Быть Богом". Интересно уж, как он справится, ну, а я не Дон Румата и даже не Ярмольник. Я как себе это представил, бочком, бочком и на выход. Потом мне разъясняли, что пугаться не надо было, просто у них на филфаке МГУ такой стиль принят. Все, конечно, может быть. Дед-то не матершинничал, скорее всего, под влиянием Льва Толстого в первую очередь. Во всяком случае, в тех ситуациях, где православный человек вспоминает […] мать, а католик порку-мадонну, дед отругивался бессмысленными "ендондер пуп", либо "ерфиндер", а именно эти эрзацы прописывал граф на замену "митирологии". Во всяком случае курить он бросил именно под влиянием графских сочинений незадолго до Великой Отечественной войны.

Когда я вспоминаю их с бабушкой и тетей Томой жизненный обиход, то понимаю, что жили они бедновато, так ведь и вся страна так. Я уж и не знаю, откуда берутся люди, вспоминающие в укор новым временам счастливую и сытую жизнь при Хозяине — разве что все они в те времена в МГБ да обслуге Кунцевской дачи служили. Отец с матерью относились к сравнительно обеспеченным слоям — так и то я большой роскоши не помню, шубы у матери не было и вечно ей занимать до зарплаты приходилось. Рядом с дедовым домом магазинчик был, так с детства воспоминания, как по нескольку мест в очереди занимается, чтобы сахар к варке варенья закупить. Действительно, что в лавках пирамидами стояли банки с крабами и тресковой печенью, а в больших магазинах прилавочек и "Советское шампанское" в розлив, ну так этим можно было только в брежневские времена удивлять.

Официальным напитком у Александра Дмитрича числился "Вермут украинский", думаю, что после его поездки на грязи под Одессу для лечения радикулита. Я в детстве часто слышал упоминание этого напитка, правда что не запомнил, чтобы дед при мне пил его. Да он и вообще пил немного, вся сила была в разговорах. Впрочем, на преферансные заседания к своим друзьям он меня не брал, может, когда что и было. Подросши, я как-то на берегу Черного моря принял стакан. Ну, скажу Вам, недаром немецкое слово der Wermut на русский переводится как полынь, а вот на украинский — чорнобиль. Много я за жизнь выпил всякой дряни, но и это был не подарок. Правда, что на дедовой жизни с "Мартини" или "Чинзано" были некоторые проблемы. Так-то рюмочку православной или какой-нибудь настойки под соленые рыжики — это с удовольствием. Ликерчик, типа советского поддельного "Шартреза" в крошечной вытянутой рюмочке зеленого стекла. Когда приближалось его восьмидесятилетие, то программа парадного ужина начала обсуждаться года за полтора. Отчетливо помню темы рыбного пирога (это — святое!), грибного жульена, и в конце — кофе с коньяком и ликерами. Жил он уже в Уфе и остался без бабушки, один в своей уже до смерти комнате, и время от времени выдавал моей маме плоды своих раздумий: "Ты знаешь, Мита, я тут подумал и решил, наверное, перед пирогом лучше не жульен, а бараньи отбивные". У матери в то время был ряд трудностей, связанных с здоровьем моего младшего брата и ее собственным, работой и т. д. Так что она только качала головой: "Ну, папа, у тебя и проблемы!".

В баню мы с ним ходили: парная раза два-три с перерывами, потом с мылом и под душем, а лучше из шаек окатываться, сначала горячей, потом холодной. Потом возвращались домой с полотенцами на шее и благостно отвечали на поздравления встречных знакомцев "c легким паром". Дома после баньки чай с домашним вареньем или квас, который дед делал сам, выдерживал с изюмом на холоду в погребе. Вообще самодельного было много. В сарайчике дожидался морозов кабанчик, звали его всегда Боря (от борова). Картошка, как сказано, своя. Капуста квашеная в кадке. Раньше был огород на склоне рядом с домом, но потом там был построен пятиэтажный, с центральным отоплением, ватерклозетами и ванными "Дом угольщиков". Строили его, как и многое по всей стране, немецкие военнопленные, и с этим связана семейная легенда.