Ему, в общем, нравилось. Начальнические понты, которые тогда, а еще больше в последующие годы, были главным “по жизни” для многих, его не так уж интересовали. Добираться из дома недалеко. Четверть часа на трамвае, а исчезновения персональной машины с водителем, мечтой и основой жизни большинства советских руководителей, он почти и не заметил, как мне кажется. Работа довольно интересная, есть место и некоторое время для упомянутых “хотелочных” расчетов. Зарплата… ну, в общем,
Среди прочего, А.С. “на ходу” подсказал мне объяснение одной чрезвычайно мучившей самотлорских нефтяников проблемы… Речь идет о “канавочной” или “ключевой” коррозии. Система сбора нефти, газа и воды с нескольких тысяч скважин Самотлора на полтора десятка площадок подготовки — это было тысячи полторы труб диаметром от двухдюймовой до метровой. И вот они начали рваться. Причем все по одному образцу — их рвало и разворачивало по нижней образующей подьемного участка с длиной разрывов в несколько метров. Ну, то, что в трубе, при этом выплескивается на болото. Пару лет назад на Аляска из-за одного такого порыва, где вылилось на тундру полторы тонны нефти, Бритиш Петролеум на полгода остановило добычу в своем секторе. У нас, конечно, до таких ужасов не доходило. Вылилось и вылилось, ну, заругают, может быть, руководство промысла на партхозактиве.
Ну, уж бог с ней с окружающей средой, но выполнение плана! Трубы рвутся, приходится все время их перекрывать, ремонтировать, а во многие места и на болотоходе не всегда проедешь. Производственники к своему ЦНИЛу — центральной лаборатории объединения, те к специалистам по коррозии… нет понимания, откуда оно берется на этой нижней образующей и что делать. Среди прочего жаловались и мне. Привезли спил неразорвавшейся, но сильно прокорродировавшей трубы. Действительно, в разрезе получается немного похоже на скважину замка. Круглая труба снаружи и круглая внутри и снизу как будто пропил шириной с сантиметр и глубиной миллиметров четыре-пять. Если глубже — труба рвется. И вот что характерно — пропил, прокорродировавшая зона чистая, без рыхлой пленки продуктов коррозии, как в других случаях. А почему так — непонятно. И я не знаю.
А тут я был по делу в Уфе и рассказал, среди прочего, и эту историю. Оказалось, что А.С. уже что-то слышал об этой истории от своего коллеги, молодого завлаба М.Г., который часто летал в Нижневартовск как бы для защиты труб от коррозии, но скорей — для изготовления кандидатской диссертации тамошнему главному инженеру объединения нефтяников. Но не обратил особенного внимания.
А я ему начал рассказывать, как много головной боли у эксплуатационников от этих диковинных повреждений. И о том, что никаких разумных объяснений не получается. Вот и у меня была теория, но не получается, нет хорошего объяснения, а значит — непонятно, как с этим бороться. “Ну, и что ты предполагал?”
Предполагал я, исходя из характера порывов, что дело связано как-то с гидравликой потока в трубе. Тут идут вместе газ, вода и нефть. При тех скоростях, какие есть в реальности в системе нефтесбора, режим течения смеси может быть или пробковый, или расслоенный. Ну, пробковый — все понятно из названия. То полным сечением идет газ, то жидкость, с длиной пробок в десятки, а бывает, что и в сотни метров. Никаких особых повреждений именно на нижней образующей тут ожидать не приходится. А при расслоенном режиме на опускных участках жидкость идет понизу, газ поверху, а на подъемных образуются т. н. “застойные зоны”. Там по поверхности газом гонит большие волны вперед, а по низу то, что не перебросилось через местный максимум профиля, стекает вниз.
Я просчитал режим для нескольких известных мне порывов — получалось, что именно такой — расслоенный с застойными зонами. Но все равно непонятно. Почему вот этот характер порывов, эта “канавка” понизу. Застойная-то зона покрывает собой половину сечения — так и коррозия должна идти больше в нижней половине трубы. Но не таким же узким пропилом? Нет у меня ответа. И ни у кого на тот момент.
Александр Сергеевич заинтересовался, задумался. Но и у него ответа нет.