Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

- Вот, стервец! – восхищённо похвалила женщина с душой заядлого охотника, повернула к Владимиру прежнее улыбчивое лицо с лучащимися приятельством глазами и виновато попросила: - Ты не придавай значения моим словам и слезам: бабьи обидные слова не со зла, а от тоски, и слёзы – короткие.

«Стала бы ты мириться, если б знала, кто я», - подумал Владимир. – «Я-то знаю, но мириться надо, хотя бы внешне: нельзя же кукситься всю длинную дорогу туда и обратно».

- Всё образуется, - снова неопределённо ответил он как всё испытавший старик, нисколько не веря своим словам и надеясь на бога, упёрся взглядом в дорогу и больше не добавил ни слова.

По просевшему бревенчатому мосту с раздавленным и расщеплённым дощатым покрытием переехали какую-то речушку в крутых берегах, почти сплошь заросших орешником, вётлами, бузиной, шиповником и ещё какими-то невысокими кустами, наперегонки сбегающими к воде. Стали попадаться встречные машины: русские ЗИСы-лесовозы с плохо ошкуренными сосновыми стволами на длинных расхлябанных прицепах, студебеккер с открытым кузовом, в котором на боковых скамьях сидели, нахохлившись в дорожной дрёме, солдаты в телогрейках и плащ-палатках, а следом – русский виллис, заляпанный грязью, в боковых прорезях брезентовой кабины которого тоже виднелись солдаты с автоматами – очевидно, дорожный патруль.

- Скоро – Ошмяны, - сообщила Травиата Адамовна. – Ты – как? Устал?

- Не очень, - ответил Владимир, несколько раз распрямляя спину и поводя уставшими плечами.

- Тогда – до Вильнюса?

- Хорошо.

- Не люблю ошмянских, - сухо произнесла экспедиторша, выдав главную причину нежелания останавливаться в селе. – Куркули!

- Приходилось сталкиваться?

- Ещё как! – она снова поправила надоевшую прядь, небрежно затолкав под берет. – У немцев тут был опорный пункт по охране дороги и для борьбы с партизанами. Поставили блокпост с егерями, нагнали народных милиционеров и собрали полицаев из местных. А те и рады – валом повалили: платят, добро не трогают, и поживиться можно за счёт соседей. Глядишь, и до полной победы фашистов припеваючи досидеть можно. Шкурники, одним словом! Не стали мы ждать, когда вся эта разношёрстная мразь нас прижмёт, и сами напали. Сопротивлялись они отчаянно, за каждый дом цеплялись. Местным, естественно, тоже перепало: сгорело несколько домов, кое-какие крепко порушили, были убитые ненароком и раненые. Когда же остатки немцев с милиционерами драпанули по дороге на Вильнюс, а мы вошли в село, то встретили нас не как освободителей, а как разорителей. Погорельцы с родственниками погибших с кулаками кидались на командира с комиссаром, которые пытались объяснить им, что идёт война не на жизнь, а на смерть, ради изгнания оккупантов приходится жертвовать всем и нельзя отсиживаться в стороне от освободительной борьбы. Где там! Ничего не хотели понимать. Жадность глаза застила. Плевались и расходились по домам, ругаясь и заперев двери, так что пришлось нам силой добывать необходимое продовольствие. Чтобы не думали, что грабим, комиссар сам раздавал расписки, а они в злости рвали наши документы и топтали ногами, совсем забыв про советскую власть. Сергей Иванович пытался ещё собрать митинг…

- Сергей Иванович?

- …комиссар наш, Лемехов, - она запнулась на мгновенье, прерванная его удивлением при упоминании имени-отчества комиссара, - …пытался собрать, чтобы разъяснить, что зря они верят немцам, скоро вернутся наши и с каждого спросится, каждому придётся ответить, что он сделал для общей победы. Пришли, но немногие, те, кого согнали партизаны. Стоят бирюками, в глазах – насторожённость, а то и вражда: быстро переделались в немецких прихвостней, не задетые войной всерьёз. Я закурю, ладно?

- Курите.

Она достала из нашитого внутреннего кармана телогрейки целую пачку «Беломора», умело оторвала угол, так же привычно выбила папиросу, смяла мундштук как опытный курильщик и задымила, прищурив один глаз и добыв огонь из зажигалки, сделанной из блестящей гильзы, отполированной пальцами.

- Так и ушли мы, не отдохнув в тепле под крышей, расстреляв для урока начальника полиции и его зама, бывших работников сельсовета, а других сволочей не тронули. – С силой выдохнула дым, будто скопившуюся желчь. – Надо бы, да комиссар был против. Ты что? Знаешь его? – Оказывается, не упустила она удивление Владимира при упоминании Сергея Ивановича.

- Живу у него.

- А… Объяснял, что на обманутых людей надо действовать не силой, а убеждением, что слово всегда сильнее пули, - она скептически хмыкнула. – В этом он крупно заблуждался: наш народ признаёт только силу. Говорят, что добрым и миролюбивым в драке всегда больше всех достаётся. Вот и комиссару не повезло: перед самым приходом наших подорвался на мине-ловушке. Мы тогда были уже в составе партизанской бригады, имели медсанбат, туда его и увезли. Слышала, после войны стал руководителем общества бывших партизан. Вот это ему по силам. Как он теперь?