Корни камня

Почему не было сводки-предупреждения? Ну ладно, пусть драгоценная «зеленка» хранится в контейнере, при температуре, близкой к абсолютному нулю — но почему же готовой партии не хватает на всех?! Или они в суматохе раздавили парочку ценных ампул, и тогда лекарство, потраченное на Ивара, не имеет столь рокового значения, и он все выдумал, и взгляд этот тайный — выдумал тоже… И почему кто-то ухитрился противостоять напасти и добраться до «зеленки» — Барракуда в первых рядах — а кто-то не успел?..

Вопросы представлялись Ивару почему-то в виде блеклых лохмотьев, развешенных в стороне от главного; как бы то ни было, но Тимор умер в мучениях, а он, Ивар, жив.

Его вытащили первым. Барракуда пришел и вытащил его из кошмара, первым, раньше Генерала, раньше всех самых преданных и нужных ему людей, не рассчитывая, хватит ли ампул…

А может быть, рассчитывая. Очень хорошо и тщательно рассчитывая: товар, последний шанс. А не шанс, так месть: «С первым крейсером в нашем небе я убью этого мальчика… на глазах отца»…

…И жрецы уже соорудили жертвенный стол, и до слуха будущей жертвы доносятся песнопения, предваряющие священный акт. Душат сладким запахом цветочные гирлянды, увивающие и голову, и плечи, и стянутые за спиной руки… А в центре ритуального круга из маленьких костров ждет своего часа орудие — светлое лезвие, похожее на ущербную луну: острие умащено розовым маслом, и на любовно отполированных боках пляшет отблеск огня…

Но неужели Белый Рыцарь НИКОГДА не вернется?!

— …У меня нет времени, Ивар, — сказал Барракуда. — Нет времени на разговоры… Ни минуты. Прости.

Ивар смотрел на его палец, туго спеленутый лентой пластыря. Барракуда стоял в дверях, не собираясь даже переступать порога:

— Ладно, о чем ты хотел спросить?

Ивар отвернулся. Язык не поворачивается: «Вы спасли меня, чтобы поэффектнее убить?»

— Ну же, у меня нету ни…

— Неужели вы ее любите? За что ее можно любить?

Ивар успел удивиться своему вопросу. Голос его казался почти обиженным:

— За что? За что любит ее мой отец? Она колдунья?

Барракуда сделал шаг вперед. Потом еще шаг, и дверь закрылась за его спиной.

— Не думаю, — сказал он медленно. — Вряд ли она колдунья… И вряд ли я люблю ее, Ивар.

Ивар мысленно поблагодарил его. В такой ситуации любой взрослый вправе недоуменно вскинуть брови: «Кто? О ком речь?»

— Она… — Барракуда болезненно поморщился. — Я не могу тебе объяснить. Не потому что не хочу — не умею… И это жаль, потому что в нашей с тобой судьбе она сыграет… значительную роль.

Слова были произнесены негромко и буднично — но Ивар ощутил приступ холодной тоски. Ему расхотелось говорить; подтянув колени к подбородку, он прикрыл глаза — в ожидании, что Барракуда уйдет.

— Ты хочешь спросить меня, что будет завтра, — донеслось до него сквозь темноту опущенных век.

— Да, — вяло отозвался Ивар. — Вы спасли меня, чтобы было кого убивать.

— Говори мне «ты»…

— Ты спас меня, чтобы было кого убивать.

— Я спас тебя, потому что хочу, чтобы ты жил.

— Но твои тигарды тебе важнее.

— Да… И я мог бы сказать тебе: «Что ты, Ивар. Я ни за что на свете не убью тебя. У меня рука не поднимется на ребенка»… Я хотел тебе так и сказать. Но вот не хочу… врать не хочу. Ты бы все равно почувствовал, и было бы хуже.

Ивар открыл глаза. Круглые плошки Барракуды смотрели в упор.

— Так ты убьешь?..

На запястье Барракуды запищал браслет; нахмурившись, он придавил зеленый огонек и погасил его.

— Если Регина не… Если Город не передумает, мы попробуем стартовать. Пережить атаку нам не удастся, конечно… Настоящую атаку. Но настоящей атаки не будет. Они не станут давить нас огнем — они захотят сохранить тебя…

Ивар поднял глаза:

— Да?

Он сам себе удивился — в вопросе обнаружился сарказм. Барракуда тоже услыхал его и нахмурился:

— Ну конечно… Они попытаются штурмовать Поселок, не разрушая его. А я хочу убедить их, что штурм равнозначен… — он осекся.

Ивар ждал.

— Наши предки, — медленно проговорил наконец Барракуда, — наши предки верили, что человек, убивший ребенка, подвергает проклятью детей своего рода… Это тяжкий грех. Но если на пути исхода тигардов случатся грехи — они будут все на мне, Ивар. Понимаешь?

— …Понимаешь, Генерал? Мы спасем не себя — ребенка… Мы выдадим Кая, чтобы уберечь его от страшного греха…

— И себя тоже…

— И себя, потому что грех ляжет на всех… Это жизнь ребенка, это…

— Жизнью этого ребенка уже пожертвовал его отец! А разве предательство по отношению к Каю — не грех?!

Ивар безучастно смотрел в пол. С его присутствием давно никто не считался чего уж там, отец принес-таки сына в жертву, дело обычное… Чего стесняться…

Барракуда вздрогнул, будто чувства Ивара могли странным образом передаться ему. Уронил руку на Иварово плечо: