Корни Неба

Чтобы обеспечить защиту слонов. Это и его забота. Он хочет, чтобы африканцы взяли охрану природы в свои руки, потому что, несмотря на все наши конференции, у нас ничего не выходит… Вот и все, что нас объединяет, потому-то я принял его помощь. Он хочет того же, что и я, написал об этом, как только обо мне услышал, даже изложил в проекте конституции, который составил, – бумага здесь…»

Он хлопнул рукой по портфелю. Я тщетно пытался что-то возразить. Но безмерная наивность Мореля попросту обезоруживала. Это был один из тех упрямцев, которых никакая водородная бомба, никакой концлагерь не смогли бы привести в отчаяние, они все равно продолжали бы верить и надеяться. Он говорил с чувством удовлетворения, хлопая по своему драгоценному портфелю и явно считая себя большим хитрецом, сумевшим заручиться всеми необходимыми гарантиями.

«Лично мне, конечно, начхать на всяких националистов, кем бы они ни были: и на белых, и на черных, красных, желтых, бывших и сегодняшних. Все, что меня интересует, – это охрана природы…»

Он вдруг сплюнул, словно хотел избавиться от избытка сдерживаемой злобы. У него была странная манера выражаться: он неряшливо перемежал довольно интеллигентную речь жаргонными словечками, зачастую произнося их с растяжкой, с простонародной интонацией, даже с нарочитой вульгарностью. В ту минуту я подумал, что так он скрывает чрезмерную ранимость. С тех пор, часто о нем думая, я пришел к другому выводу. Он провел много лет среди простого народа, в тех местах, где копится гнев: в казармах, тюрьмах, среди партизан, в концлагерях, и всякий раз, когда его захватывало сильное чувство, изъяснялся так, как выражались в тех местах. Но, быть может, я чересчур много о нем раздумывал, и поэтому он в конце концов превратился для меня в фигуру почти эпическую.

«Я с ними связался потому, что они мне помогают, и потому, что они обещают сразу же, как только станут хозяевами, обеспечить безопасность слонов; они даже готовы вписать все дословно в свою программу и в свою конституцию…»

Я кинул на него испытующий взгляд – не издевается ли он надо мной, он нет, ничего подобного, он, казалось, просто сердится.

«Сначала всегда так говорят», – заметил я.

«Да, – спокойно согласился он, – сначала всегда так говорят. Но что мешает бельгийским, английским, французским и прочим властям показать пример? Очередная конференция в защиту африканской фауны скоро откроется в Букаву…»

Он опять заговорил об африканской фауне; не занимает ли она и правда все его мысли?

Я снова пристально посмотрел на него, но тщетно искал в глубине его глаз искру, блеск безжалостной насмешки. Если бы он только протянул руку тому человеконенавистнику, который сидит в каждом из нас, подмигнул бы ему с видом сообщника, я бы сразу почувствовал себя в своей тарелке, – кого же никогда не охватывала внезапная, хоть и преходящая неприязнь к себе подобным? Но нет, ничего похожего не было; казалось, он попросту сердится.

«Негодяи, – сказал он, слегка понизив голос, и лицо его потемнело. – Стреляют в стадо просто потому, что оно огромно и прекрасно. И еще говорят о „мастерской“ стрельбе. Среди убитых животных мы обнаружили самок: докажите, что это не правда!»

Это была правда.

– Но ваши друзья все же сожгли плантацию, – сказал я ему не слишком уверенно, – что уже смахивает на самый обыкновенный бандитизм.

«Да, мы действительно сожгли на севере плантацию. Плантацию Саркиса. Но тут случай совершенно ясный, и мы будем поступать так всякий раз, когда возникнет необходимость. Вы все понимаете не хуже меня».

Да, я и в самом деле понимал: под предлогом борьбы со слонами, вытаптывающими посевы, некоторые плантаторы принимались старательно истреблять целые стада. По закону такие карательные меры должны производиться под руководством главного егеря. Но на практике у плантаторов не было времени, а зачастую и желания обращаться к властям, и они принимались за дело сами, от души радуясь такой потехе.

– Это исключительный случай, – заметил я.

Я догадывался, что покривил душой. Я знал, например, что сейчас, пока мы тут беседуем, власти Южной Африки, Родезии и Бечуаналенда собираются планомерно истребить стадо в восемьсот слонов-мародеров, которые, вытесненные отовсюду увеличением пахотных земель, разоряли посевы в районе Тули, при впадении Лимпопо в Шаши. Это была одна из тех неизбежных коллизий, которые рождает прогресс, и спасти слонов не могла никакая добрая воля.

– И все же это случаи исключительные, – повторил я.

Впервые его заросшее лицо изобразило что-то вроде мрачной улыбки.

«Мы не будем жечь все фермы, – сказал он. Открыв портфель, он протянул мне лист бумаги. – Дайте им этот список; мы тут перечислили все виды, которым грозит уничтожение, их необходимо охранять.