Корни небес

— Это, конечно, не пятизвездочный отель, но зато место безопасное. Прежде чем вы спросите, я отвечу: нет, здесь нельзя принять душ.

— Я думал, что водонапорная башня — самое подходящее для этого место.

— Она и была. Это вы опоздали. Приблизительно на двадцать лет.

Они обнаружили эту башню шесть лет назад, объясняет мне капитан. Он говорит, что им пришлось сражаться, чтобы освободить ее, но не говорит, от кого. Видимо, этот эпизод он вспоминает с неохотой.

— У них была башня. И бензин. У нас — машины с пустыми баками. И оружие, естественно.

— Понимаю.

Дюран смотрит на меня долгим взглядом.

— Нет. Не думаю, что вы понимаете. Быть может, со временем. Но не сейчас.

И, не прибавляя ни слова, уходит.

Егор Битка и капрал Диоп расставляют ширмы, чтобы отделить ночную зону.

Я спрашиваю, где здесь удобства. Негр смотрит на меня с непониманием. Потом разражается смехом.

— А, сейчас покажу. Идем, идем.

Вдоль изогнутой стены он ведет меня к противоположной стороне огромного зала по лабиринту коробок и других в беспорядке разбросанных предметов. Там он показывает мне ведро. Увидев мое недоумение, приподнимает крышку. Идущая оттуда вонь делает все понятным без объяснений.

— Последний выносит его в хранилище.

— В хранилище?..

— Ну ты же не думаешь, что мы выбрасываем мочу и дерьмо? Они порядочно стоят. Удобрения, понимаешь? Мы каждый раз привозим их на базу. Полный бидон стоит две пачки сигарет. А на две пачки можно купить…

— О’кей. Я понял.

Я смотрю на ведро. По счастью, до того, как понадобится опустошить его, остается еще некоторое количество места. Хоть мне и хочется рассмотреть еще раз тот странный рисунок на стене.

— Тогда спокойной ночи, — говорит капрал, — сейчас моя очередь стоять в дозоре.

И он уходит, оставив меня один на один с ведром. Кажется, это называется «параша».

Мне не удается испражниться. Частично из-за того, что за все время нашего путешествия на «хаммере» я съел всего один вареный корнеплод, больше пахший плесенью, чем картошкой. Но прежде всего потому, что я чувствую себя очень неуютно. В этом месте есть что-то нездоровое. Покончив с «удобствами», вместо того, чтобы отправиться вдоль стены обратно в спальню, я иду к центру зала, который когда-то вмещал сотни гектолитров питьевой воды, а теперь в нем нет ничего, кроме многократно отражаемых звуков, издаваемых спящими и засыпающими людьми. У всех — и у спящих, и у бодрствующих — свои кошмары и свои страхи.

Но слышен еще какой-то звук, доносящийся из середины зала. Сначала неразборчиво, неясно. Затем, по мере приближения, я начинаю различать ритм. Это человеческие голоса, слившиеся в негромком, почти гипнотическом песнопении.

Эта часть отгорожена черной занавесью, приглушающей и свет, и звук. Но она не достаточна для того, чтобы помешать мне слышать и видеть, особенно после того, как я обнаруживаю вертикальный разрез, через который и принимаюсь наблюдать происходящее в центре огромного закрытого пространства.

Стоя на коленях перед загадочным предметом в центре зала, Битка, Диоп и капитан Дюран погружены в пение, похожее на молитву. Теперь этот предмет не покрыт материей и освещен несколькими красными лампадками, расставленными вокруг него.

Глядя на него, я не могу поверить своим глазам.

Статуя убивающего быка юноши окрашена в красный светом окружающих ее крошечных огоньков. Она как будто покрыта только что пролитой кровью. И лица Дюрана и двух других мужчин тоже окрашены красным. Дьявольские лица. И слова, выходящие из их уст, ошеломляют меня больше, чем если бы из их уст высовывались раздвоенные языки. Я считал, что эти слова давно похоронены в древних книгах. В книгах, проклятых Церковью в далекие времена.

Вдруг в руке Дюрана что-то сверкает. Я ожидал кинжала, но это оказалось кольцо. Золотое кольцо. То же, что я видел в руках Буна на станции Аврелия. Печать Рыбака.

Чья-то рука опускается на мое плечо, и я подскакиваю от страха.

Адель Ломбар подносит к губам указательный палец, делая мне знак молчать. Потом знаком показывает, что мы должны уйти незамеченными. Я следую за ней, стараясь удержать в себе переполняющие меня вопросы.

Она ведет меня вдоль края комнаты, естественно, подальше от центра и от приспособленной под спальню зоны.

Адель садится, поджав под себя ноги и знаком веля мне сесть рядом. Когда я тоже сажусь, она приближает свою голову к моей. Касается своим лбом моего. Это свежее прикосновение. Чувственное. Я отдергиваю голову, хоть и не сразу.

— Вы не должны строго судить их, отец Дэниэлс. Джон…

— Что здесь происходит?

— Ничего. Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться.

— Я только что видел языческий обряд. Это ведь точно не месса. Какому богу вы поклоняетесь?

Адель видимо обижена.

— Я не поклоняюсь никакому богу. Тем более Митре. Это религия для мужчин. Для солдат. А я не являюсь ни тем, ни другим.

— Я думал, что тот рисунок — просто шутка.

— А я думала, что вы настолько сообразительны, что сразу все поймете.

— Культ Митры не практикуется уже две тысячи лет.