Корни небес

Вокруг огня в общей зале часто слышны обсуждения этих перераспределений власти и стоящих за ними интриг. Поначалу шепотом, теперь открыто и без обиняков. Это самый явный признак ослабления Альбани. Единственная причина, по которой три семьи, составляющие Совет, еще имеют с ним дело, — это то, что они и сами переживают не лучшие времена. Им нужно обеспечить переход власти от умершего полгода назад абсолютного диктатора Алессандро Мори к его сыну Патрицио, который в кровавой борьбе одержал победу над своими братьями Оттавиано и Марио. Власть Патрицио Мори еще должна укрепиться. Естественно, что кардинал-камерленго хочет этим воспользоваться. О таком раньше говорили «темные делишки». Как это справедливо в царящей теперь темноте…

Я смотрю на неуклюжее с виду тело кардинала, а испытываю восхищение, даже гордость стариком. Казалось бы, это последний человек, который мог бы пережить такую чудовищную трагедию… А он не только пережил ее, но и сумел взять власть в свои руки, реорганизовать то немногое, что осталось от Церкви. Его величие никак не проявляется в его наружности. Но этот нелепый с виду человек достоин войти в историю — а история редко помнит, как выглядели люди.

Мы идем очень долго, пересекая переполненные людьми помещения, в которых множество забывших, что такое мыло, людей наполняют воздух тошнотворной вонью, вместе с вездесущим зловонием земли и грибка уничтожающей всякую возможность дышать.

Покашливания, болтовня вполголоса. Здесь, внизу, в этих узких пространствах, больше похожих на каюты, чем на квартиры, приучаешься говорить тихо и двигаться медленно.

Больше всего мне не хватает музыки. До Великой Скорби музыка в Риме была как бесконечное течение, в котором, идя по улицам, ты двигался в ритме города: музыка доносилась из баров, из окон автомобилей, слышалась в голосах женщин, развешивавших белье на протянутых над переулками веревках. Музыка была повсюду. Казалось, что ты дышишь ею. Здесь, внизу, царит молчание. Здесь не услышишь поющего человека или играющего музыкального инструмента, — словно музыка под запретом. Словно мы до сих пор в трауре.

Но все же и здесь есть кое-какие удовольствия.

То тут, то там, в каком-нибудь темном углу, два человека — почти всегда мужчина и женщина — жмутся друг к другу. Недвусмысленные стоны, возня. Альбани и бровью не ведет.

— Знаете, от какого слова происходит итальянское «fomicare» — «прелюбодействовать»? — шепчет он.

— Нет, ваше высокопреосвященство.

Мы проходим мимо двух сплетенных на полу тел, скрывающихся за драным шерстяным мешком.

— Значит, вы будете удивлены.

Я думаю, не говорит ли он только для того, чтоб отвлечься от окружающего нас, от бесконечного и радостного нарушения шестой заповеди.

Альбани улыбается. В желтоватом свете электрической лампочки у его лица нездоровый цвет, как у живого мертвеца.

— Когда я был маленьким и даже не подозревал, что приму сан, я услышал, как священник говорит с амвона: «non fomicare» — «не прелюбодействуй», и мне пришло в голову, что это как-то связано с муравьями…[8] Позже священнослужитель объяснил мне, что «прелюбодействовать» — значит совершать нечистые дела.

— По-английски все гораздо скучнее. Шестая заповедь звучит как «Thou shalt not commit adultery» — «не совершай адюльтер». То есть не изменяй в браке.

— Именно. Но все не так просто. Необходимо учитывать исторический и культурный контекст, в котором оформились заповеди. На древнееврейском «nef» — это не только супружеская измена. Церковь отдала предпочтение этому толкованию из-за роста количества адюльтеров в моногамном браке. Но в полигамном обществе, в котором были написаны Десять Заповедей, слово «naʼaf» означало не только адюльтер, но и любую нечестность человека по отношению к себе или другим. Таким образом, «nef» — это неверный, мошенник, обманщик, развратник, распутник — в том числе во всем, что касается секса, но не только.

Альбани останавливается. Дозорные — мужчина и женщина — приветствуют нас прикосновением кончиков дубинок к козырькам фуражек. Почтительный жест, в то же время таковым не являющийся.

Кардинал вздыхает:

— Я говорил вам о происхождении итальянского «fomicare» — «прелюбодействовать». Оно восходит к латинскому «fornix», что значит «арка» как архитектурный элемент. Проститутки занимались своим ремеслом под арками портиков, от этого и происходит глагол.

— Значит, не от муравьев.

— Нет. Любопытно, правда?