Корни радуги

– Можешь спеть, если сдержишь свой голос, – разрешила Вивия. Они находились на женской половине господского дома, в личных покоях госпожи Ханаран, а пути, коими гандер проник в опочивальню аквилонки, ведомы были лишь им двоим да особо доверенной служанке, вовремя приоткрывшей некое окно и оставившей в укромном месте некий ключ. – Стены дома очень толстые, да еще эти офирские ковры на них приглушают звуки, но все же постарайся петь негромко. Да сядь ближе ко мне, воин, чтобы я расслышала все как следует и вознаградила певца по достоинству, если баллада и впрямь окажется хороша. Но берегись, если она мне не понравится!

Аквилонка говорила вроде бы игриво, но взгляд ее изумрудных глаз оставался холодным, оценивающим и пристальным. Окажись на месте влюбленного гандера кто-нибудь более здравомыслящий, непременно понял бы, что госпожа Ханаран затеяла некую игру, в которой простаку с лютней отведена незавидная роль жертвы. Но ослепленный страстью Дагоберт не замечал подвоха – он вообще не замечал ничего, кроме роскошного тела Вивии, столь близкого и пока что недоступного, ее чарующего голоса и серебристого смеха.

Дагоберт послушно придвинулся ближе, и видавшая виды лютня отозвалась на прикосновение его пальцев чистым струнным перебором.

Нет у вина адресата…
Кому оно посвящено —
Знает лишь мастер, создавший вино,
И та, что пригубит вино…
Черные терпкие капли
С губ незаметно сотрет —
Не говори ничего, винодел,
Она и без слов все поймет…

Глядя в рубиновый сумрак,

Тонко смакуя питье —
Что нам за дело, как звали его
И как называли ее!
Но, коль неведомой тайны
В пурпур не заключено,
Не претворится вино никогда,
И в кровь не вольется вино
Никогда…

Встань, и протяни бокал, и

Стань адептом на пороге
Тайн, и в матовом бокале
Отразятся боги; и бесстрастье —
Слово не для вин, а
Страсть – не слово для веселья.
Мастер винограда солнце растворит во тьме:
Так родится Вино…[2]

Песня в самом деле удалась на славу – никогда прежде Дагоберту не удавалось сложить ничего подобного. Впрочем, женщин, подобных Вивии Ханаран, на его пути доселе тоже не встречалось.

Золотоволосой аквилонке явно понравилось услышанное. Она забыла о своем винограде, в глубине зеленых зрачков мелькнуло странное выражение: грусть, смешанная с растерянностью. Вивия боролась с уже принятым ею решением – но первоначальный замысел одержал верх.

– Я ошиблась, – произнесла госпожа Ханаран, садясь на постели. – И впредь буду осмотрительнее, иначе мое сердце окажется безвозвратно разбитым. Откуда же мне было знать, что простой наемник способен превзойти придворных менестрелей? Ты заслужил свою награду, Дагоберт… правда, ты не сказал ничего о золоте, но все равно…

Гандер, опешивший от столь высокой оценки его талантов, не успел ничего ответить. Женщина подалась вперед, узкие кисти скользнули по плечам Дагоберта, лицо Вивии с приоткрытыми, манящими губами вдруг оказалось так близко от его лица… Многострадальная лютня упала, глухо тренькнув – от повреждений инструмент спас только толстый ковер – ибо обе руки ее владельца вдруг оказались заняты куда более привлекательным на ощупь предметом, нежели бесстрастное дерево.

Поцелуй длился… и длился… и длился. Пальцы Дагоберта запутались в многочисленных складках просторного одеяния Вивии, но все же он сумел прикоснуться к дразнящим воображение изгибам и округлостям ее тела. От густых шелковистых волос женщины пахло дурманящим, кружащим голову ароматом каких-то цветов. Ее губы были нежными и требовательными, а ладони – такими ласковыми… Но стоило гандеру перейти к более решительным действиям, как он ощутил сопротивление. Тонкие руки, только что лежавшие на его плечах, уперлись ему в грудь. С изумлением и обидой певец понял, что его отталкивают – мягко, но непреклонно.

Госпожа Ханаран высвободилась, переводя дыхание, ставшее быстрым и прерывистым, но не пытаясь устранить беспорядок в одежде. Дагоберт таращился на нее снизу вверх, искренне недоумевая – все вроде шло так замечательно, он уже почти добился благосклонности Вивии, так в чем же дело?

– Нет-нет, воин, – аквилонка упрямо замотала головой, уложенные в узел светлые волосы рассыпались. – Я обещала вознаградить тебя за песню, и только. Не стану отрицать, ты мне нравишься… Очень нравишься, даже слишком. Но я аквилонская дворянка и замужняя женщина. Узы брака и чести не так-то легко отбросить, понимаешь? Одной песни недостаточно, чтобы…