Корни радуги

Удар пришелся в пустоту. Непостижимым образом увернувшись, дворецкий атаковал в ответ. Что именно он сделал, Конан не уловил – впечатление было такое, будто под ребра врезали острым колом, и хлесткий пинок в грудь вновь отбросил его на несколько шагов. Оглушенный и сбитый с толку, варвар все же нашел в себе силы встать. Сквозь красные круги в глазах он разглядел, что проклятый колдун приближается снова, и понял, что с этим противником ему не совладать.

– «Белый тигр выпускает когти», – непонятно пояснил кхитаец. – А сейчас будет «ветряная мельница машет крыльями». На этом закончим. К сожалению, я не могу забавляться с тобой долго. Жаль. Ты выносливый. Ха-ай!

С резким криком маленький колдун взвился в воздух.

Но мелкие божества, прядущие нити человеческих судеб, явно рассудили, что жизнь некоего варвара из клана Канах не должна прерваться этой ночью – ибо иначе, как божественным провидением, невозможно объяснить случайность, спасшую Конана от этого финального удара. В тот миг, когда кхитаец оттолкнулся от земли, что-то твердое оцарапало варвару лопатку, а затем мощный рывок опрокинул его на спину: позади него вся укрытая «виноградом» стена пришла в беспорядочное движение, ощетинившись ищущими побегами хищной дарфарской лозы, и одно из этих жадных щупалец дотянулось до подвешенных за спиной Конана ножен. Резко сократившись, оно сбило киммерийца с ног, поволокло по земле и затянуло бы вновь в удушающие объятья плотоядного растения. Но истертая кожаная перевязь очень вовремя лопнула на застежке, оставив Конану жизнь, а лозе – несъедобные деревянные ножны.

Тхим Хуту повезло меньше. Остановиться в прыжке он не мог, влетев прямиком в шепчущие заросли, и с десяток живых веревок тут же оплели его смертоносной сетью.

…Фидхельм остывал в луже собственной крови, кхитаец повис в объятиях дарфарского монстра, и все больше побегов опутывали его тщедушное на вид тело. Дворецкий даже не успел крикнуть. Смотреть на нетерпеливое копошение мясистых усиков вокруг новой добычи было отвратно, но высвобождать его Конан не собирался. Оставался лишь Кофиец. Толстый торговец, повалив Дагоберта навзничь, сомкнул сильные пальцы на горле гандера и выдавливал из противника жизнь, несмотря на его отчаянное сопротивление. Связанная по рукам и ногам Вивия могла лишь громко призывать на помощь – чем, собственно, и занималась, наверняка переполошив весь дом и стражу – словом, еще немного, и нить жизни незадачливого гандера оборвалась бы до срока.

Однако человек, пытающийся удавить лежачего, полностью беззащитен против любой иной атаки, и обезвредить его можно по меньшей мере десятком разных способов. Подскочивший на помощь Конан избрал самый простой: взял бычью шею Гельге в удушающий захват на локоть правой руки.

Гельге захрапел и стал подниматься в полный рост, разрывая захват. Ему это удалось, и тогда киммериец, чей меч торчал в земле где-то посреди двора, а кинжал безвозвратно затерялся на грядках, с размаху навесил купцу-чернокнижнику в челюсть.

Кофиец покачнулся и отступил на шаг.

Дагоберт, встав и держась правой рукой за побагровевшее горло, ударил с левой. Торговец утробно хрюкнул и вновь попятился. Глаза его помутнели.

Конан снова размахнулся. Потом настала очередь Дагоберта. От каждого удара купец, шатаясь, отступал на пару шагов, пока прямо за его спиной не оказалась мраморная глыба алтаря – теперь Конан ясно видел, что ее поверхность сплошь покрыта тончайшей резьбой – и безмолвно колышущаяся над ней радужная фигура, отдаленно напоминающая человеческую. Последний удар, нанесенный гандером, опрокинул Кофийца прямиком в это радужное сияние… и оно вдруг набросилось на человека со стремительной жадностью, с какой голодный хватает миску мясной похлебки, окружив голову Гельге сияющим ореолом.

Внешне это выглядело совсем не страшно и длилось не более одного-двух ударов сердца. На краткий миг могучее тело купца выгнулось в мучительной судороге, распахнулся в беззвучном вопле рот – и тут же все кончилось. Кофиец обмяк и грузно осел к подножию алтаря, то ли лишившись чувств, то ли вовсе бездыханный. А сияющее облако над ним сменило цвет, сделавшись ярко-алым и пульсируя подобно человеческому сердцу, и из этого мерцания послышался негромкий, лишенный всяких интонаций голос:

– Воистину, это была славная жертва, и она будет вознаграждена полной мерой. Взыскующий тайного знания – спрашивай и узнаешь…

* * *

Повисла тишина – относительная, впрочем. Слышно было, как перекликается снаружи поднятая по тревоге стража, в доме сновали разбуженные криками слуги, сторожевые псы в своих клетках заливались лаем – но в потаенном садике Гельге Кофийца никто не произнес ни слова, только затихающий хрип доносился оттуда, где лоза торопливо упаковывала кхитайца. Демон терпеливо ждал вопроса.

Конан с Дагобертом переглянулись. Такого поворота они не ждали, и ничего существенного не лезло в головы, еще разгоряченные недавним боем. Впрочем, почему бы и нет? Ведь жертва, похоже, и впрямь принесена по всем правилам… правда, совсем не та, что намечалось, и все же…