Корни сталинского большевизма

Знакомство с произведениями советских писателей позволяет выявить важную деталь. Широкая вовлеченность староверческих персонажей в большевистскую партию имело серьезные последствия для нее самой. Вспомним: А. Н. Толстой в «Хождениях по мукам» (часть 2 «1918 год») говорит, что таких важных для большевиков фигур, как Василий Рублев, среди них немного[945]. Это справедливо для 1918 года, когда партия состояла в основном из представителей национальных меньшинств. Но с середины 1920-х годов в нее хлынул поток таких Рублевых. Эти полуграмотные люди принесли собственное понимание справедливости – навеянное уж конечно не Марксом и не Энгельсом, с трудами которых они при всем желании ознакомиться просто не могли. Выходцы из народно-старообрядческих глубин жаждали осуществить мечту своих предков о «царстве Божьем на земле» (разумеется, далекую от мечты никонианской). А пристанищем для них стала партия, которую, правда, никто из староверческих неофитов-большевиков в тот период в качестве партии – в классическом смысле этого слова – не воспринимал.

Невиданные гонения на священнослужителей РПЦ, а затем и на их паству – это своего рода российский вариант религиозной реформации, когда в роли униженных и побежденных оказались никониане. Тем не менее, такая развязка российской истории многим была не понятна. Как Россию могла постигнуть ужасная участь? – этот вопрос не имел сколько-нибудь ясного ответа. Современников той поры еще больше поражало безразличие по отношению к церкви. Получалось, что русский народ не встал на защиту своей духовности, предпочтя православным святыням увлечение какими-то чуждыми ценностями. Как тонко подметил Л. М. Леонов, «что с ватиканским орешком, случись там подобная заварушка, уж не так-то легко справились бы большевики»[946]. Очевидно, было бы верхом наивности считать произошедшее случайным «вывихом» истории или чьим-то злым умыслом. Такие объяснения отражали лишь обывательские представления, не обремененные интеллектом. Об опасности упрощенных трактовок предупреждал С. Франк, указывавший на легковесность мнений о причинах русской трагедии, сводящих их к идеям, «импортированным интеллигенцией из Западной Европы и распространенным ею среди народных масс». Как замечал знаменитый философ:

«…осознать, почему «народ-богоносец» вместо своих национальных святителей оказался во власти большевиков, невозможно лишь активностью и изощренностью агитаторов, «соблазнивших» его[947]. Напротив, социалистические идеи нашли отклик, поскольку массы в учении о классовой борьбе почуяли нечто родное, очень знакомое, соответствующее их собственному «психологически-бытовому идеалу самочинности и самостоятельности»[948].

Об этом же говорил и Н. А. Бердяев. В послереволюционный период известный мыслитель открыто призывал переоценить старую истину об исключительной религиозности русского народа, с энтузиазмом воспетой и славянофилами, и самыми крупными русскими писателями. Повторять подобное, подчеркивал Бердяев, было бы страшной фальсификацией и заблуждением. Народ, в котором действительно сильна религиозная верность, никогда бы не довел свою церковь до столь плачевного состояния[949].

Конечно, главными гонителями никонианской церкви были большевики, то есть, если исходить из традиционных представлений, инородцы (евреи, поляки, латыши и проч.), осевшие в партии. В этой связи любопытно взглянуть, как же описаны религиозно-разгромные процессы в советской литературе? Возьмем роман П. И. Замойского «Лапти» (19291930), где есть яркая сцена снятия колоколов с одного из сельских храмов в Пензенской области. Церковный погром производит группа коммунистов во главе с неким Скребневым, который, как указано в тексте, происходит из староверов. После принятия решения о разгроме церкви он удовлетворенно заявляет: «Не в первый раз… технику снятия колоколов хорошо знаю»[950]. Или роман И. Эренбурга «День второй» (1932), где бывший красный партизан с простой русской фамилией Самушкин не без гордости сообщает: «Трудно сосчитать, сколько церквей мы спалили. Попов, разумеется, на дерево…».[951] (Работать Самушкину доверили с комсомольцами.)