Корни зла

Нижняя часть ее тела была словно одна большая рана, и она думала, что у нее наверняка идет кровь, хотя невозможно было быть уверенной. «Постарайтесь, чтобы сука не забеременела», — сказал Лео Драйер, и большинство из них выходили до того, как достигали оргазма. Один, тяжелый, с толстым подбородком, через какое-то время будто запнулся, и Алиса почувствовала, как он дрябло выскальзывает из нее. Но он опустил руку, виновато, украдкой, и стал нервно шарить у себя между ног, пока на ее живот вдруг не брызнула горячая липкая жидкость. Волна тошноты поглотила ее. Отвратительно! Этот человек — нацистский убийца, который, скорее всего, принимал участие в резне «хрустальной ночи», мастурбирует на меня!

Она ожидала, что Милднер тоже в свою очередь сделает это, но нет, он оставался у двери с этим своим сильно заметным волчьим оскалом. Когда все закончили, он выкрикнул короткий приказ и вышел вместе с ними, закрыв за собой дверь.

Оставив Алису одну с Лео Драйером.

Она думала, что он не был возбужден изнасилованием, и решила, что, как и Милднер, получит удовольствие просто глядя на все это.

Но Драйер медленно подошел к дивану, посмотрел на нее и сказал:

— А теперь моя очередь, баронесса.

К этому моменту боль грозила поглотить все тело Алисы, но из острой глубины этой боли она произнесла:

— Почему ты все еще зовешь меня так? Почему ты поддерживаешь легенду этой личности с Милднером и остальными?

— Потому что сегодня я расплачиваюсь с высокомерным существом, которое обмануло фюрера, — сказал Драйер. — Лукреция фон Вольф играла в свою надменную игру в Бухенвальде, так что сегодня я наказываю Лукрецию фон Вольф.

Когда он расстегнул брюки и опустился на нее, Алиса поняла, что он был далек от равнодушия, и то ли от вида его офицеров, насилующих ее, то ли от своей собственной пылающей ненависти — а может быть, и от того и от другого, — он был практически в крайней степени жаждущего возбуждения. И поняла, что он собирался утолить эту жажду.

* * *

Драйер был гораздо более жесток, чем остальные, он был зол и безжалостен.

Алису пронзала сильнейшая боль. Она даже не подозревала, что такая боль может существовать. В конце концов она погрузилась в полубессознательное состояние, когда больше не осознавала, что происходило вокруг нее, но боль по-прежнему была всепоглощающей, черной и алой, разливающейся приливами, словно вбиваемой ритмичными напорами в ее тело. Еще, еще и еще, пока ты не захочешь умереть... Еще, еще и еще, пока наконец ты не поймешь, что умираешь, и ты поприветствуешь этот момент, потому что после смерти ты ничего не будешь чувствовать...

Наступил последний, невероятный виток агонии, и Алиса услышала собственный крик, а потом тьма сомкнулась над ней.

Слегка грубоватый, но неуловимо знакомый голос где-то за границами темноты произнес:

— Мне кажется, она приходит в себя, — и другой голос, тоже неясно узнаваемый, сказал:

— Если бы только у нас была капля бренди... или подходящие бинты.

— Нет, она в порядке. Она поправится. Она очень крепкая дама.

Алиса открыла глаза в густо пахнущий воздух барака и увидела участливые лица женщин, которые несколько часов назад осудили ее как шпионку. Она лежала на узкой койке; две женщины протирали ей лицо, а между ее бедрами лежал толстый удобный рулон ткани. Кто-то завернул ее в одеяла, они были тонкими и не очень чистыми, да и поверхность была грубой, но Алисе было все равно.

— У тебя все еще немного идет кровь, — сказала женщина с восточными скулами, — но мы помыли тебя так, как смогли, и нам кажется, ты вне опасности.

Алиса села, и ее голова поплыла. Она начала задавать вопросы, а потом сказала:

— Простите, но мне кажется, меня сейчас вырвет...

И тут же женщина подставила жестяную миску ей под рот.

— Спасибо, — выдохнула Алиса, когда спазмы прекратились, — простите... вам это неприятно.

— Ничуть. Мой отец был врачом, и мой брат практиковал вместе с ним. Если бы нацисты не пришли в мою деревню, я бы тоже изучала медицину. Меня зовут Илена, — сказала женщина. — Нам звать вас баронесса, сударыня или как?

И вновь появился этот предупреждающий сигнал. Не говори больше, чем нужно. На волне этого сигнала Алиса сказала:

— Лукреция. Просто Лу, если хочешь. Так короче.

— И у тебя даже нет перстня Борджиа, — сказала Илена, а Алиса почувствовала сухую иронию ее слов, и неожиданно ей очень понравилась Илена.

— Мы смогли сварить немного кофе, — сказала одна из женщин, аккуратно поднося жестяную чашку от печки. — Он не очень хороший, но горячий.

Алиса с благодарностью сказала:

— Мне все равно, что это. Спасибо.

Она благодарно сделала маленький глоток кофе, а потом сказала:

— Вы очень добры ко мне.

— Мы заботимся друг о друге, — сказала Илена, а остальные согласно закивали.

Глава 30

Мы заботимся друг о друге...

С помощью женщин Алиса физически оправилась после изнасилования и окунулась в тяжелую рутину Освенцима.

— Ужасно, — сказала Илена. — Антигуманно. Когда напишут историю этих лет, самым позорным будет Освенцим.