Корни зла

Из всех пришедших ей в голову мыслей эта была самой дурацкой, хотя, находясь в таком месте, невозможно было удержаться от мыслей о привидениях — именно тут отдавали на разграбление города, соблазняли любимых, расправлялись с врагами — и делали все это в течение одного дня! Да, но странно все-таки, что ей подумалось об Альрауне...

(«Ребенок-призрак, — сказала однажды Трикси. — Так теперь думают почти все... Имя Альрауне было покрыто тайной и выдумками, но я уверена, что она на самом деле существовала...»)

Ребенок существовал... Франческа заставила себя вернуться в настоящее. Лайам шел впереди, светя фонариком по углам, время от времени отпуская замечания типа «О, Боже! Только посмотрите, какое тут царит запустение!», Майкл молчал, и Фран казалось, что ему это все очень не нравится. Она почувствовала себя виноватой за то, что втянула его в историю, которая его совершенно не касалась.

Тот, кому поручили зачехлить мебель и декорации, сделал это крайне неаккуратно. Во многих местах из-под покрывал торчали части столов или стульев, а на полу валялись рыболовные крючки и бутафорское деревце. Возможно, когда Ашвуд погружался в тишину и темноту, брошенные кусочки декораций выползали на улицу и выстраивались в сцену «Как все было, когда Ашвуд жил полной жизнью и был наводнен людьми». Как во всех тех сказках, где игрушки оживают и бродят по детской, пока дети спят. Возможно, появление Франчески и двух мужчин застало декорации врасплох, и они не успели заползти под чехлы?

Фран поежилась и укутала шарфом плечи, приложив уголок к губам, потому что от царившего здесь запаха ее подташнивало. Сырость, как сказал Майкл. Или кошки.

Один из стульев, казалось, полностью сбросил с себя чехол и стоял сам по себе, лишь наполовину освещенный тусклым светом. Как последние кадры фильма про оборотня, когда волк уже наполовину превратился в человека, но именно в этот момент его настигла серебряная пуля. Когда-то этот стул был определенно красив: деревянные ручки украшала резьба, обивку — бусинки.

Кто-то набросил на него кусок ткани коричневого цвета — возможно, старую штору, — а рядом со стулом валялись какие-то туфли. Из-за тусклого света ткань выглядела так, как будто бы на ней были полосы, и, если присмотреться, казалось, что это вельветовые брюки.

Франческу охватил ужас, от которого кровь застывает в жилах, а слова начинают бешеную пляску в голове: эти слова снова и снова звучали у нее в голове, сводя с ума: «Здесь случилось что-то ужасное — ты ведь это знаешь, правда, Фран?» Это как запах, от которого к горлу подступает тошнота, но только тебя никак не вырвет... никогда не вырвет... Ведь и так понятно, что кто-то сделал что-то ужасное на этом самом месте. И тогда ее внутренний голос сказал ей тихо, что она это знает... конечно, знает... Что-то ужасное...

Ее мозг перестал работать, как автомобиль с засорившимся карбюратором и заглохшим мотором, и она не могла выйти из лабиринта этих банальных слов и фраз. «Случилось что-то страшное». «Насилие». Еще мгновение, и она сможет определить, что именно это было, этот акт насилия, то, что было «ужасно», и тогда она поймет, что нужно делать.

Она почувствовала, как Майкл взял ее за руку, как будто намереваясь увести подальше от места, где произошло насилие, и откуда-то из глубин сознания пришла мысль о том, что она знает, что это Майкл, и ей даже не нужно поворачивать голову, чтобы убедиться в этом. Однако ее внимание было сосредоточено не на этом — она все еще пыталась вывести свой мозг из состояния «заглохшего мотора».

Но теперь она видела, что на красивом стуле с высокой спинкой кто-то сидит. Да, именно это она и видела, и что-то тут было не так, поскольку никто не стал бы сидеть здесь, в такой темноте. И что-то было ужасно не так с головой человека на стуле, хотя у него было хорошо знакомое Фран лицо. Что-то странное с глазами? Казалось, из глаз свисали темные ленты — ленты, которые были прикреплены к щекам.

Глаза.

Паралич и холод отступили, и Франческа снова обрела способность мыслить. Мысли путались и причиняли боль, но ей удалось припомнить, что Трикси говорила что-то неприятное об Ашвуде и показывала какие-то старые газетные заголовки. Они вспышкой пронеслись в мозгу, словно кадры фильма на порванном экране старого кинотеатра... "Изувеченные и брошенные умирать жертвы фон Вольф..." «Жуткие, несовместимые с жизнью увечья...» «Глаза, ГЛАЗА...».

Она глубоко и шумно вдохнула, ее мозг освободился, и она поняла наконец, что именно видит. Лежащая на полу ткань действительно была вельветовыми брюками — именно такие часто носила Трикси, — и туфли, валявшиеся под стулом, тоже принадлежали Трикси. Это были скромные туфли без каблуков с верхом из золотистой кожи: Трикси всегда говорила, что не смогла бы носить модные неустойчивые туфли.