Но, как только он отвернулся и снова взглянул на экран, трепещущая напряженность возросла. Мысли Эдмунда путались, и он отчаянно пытался уловить сходство. В этом есть что-то подозрительное. Что-то, что мне нужно вычислить.
Эдмунд взглянул на экран: на фоне горящего дома были Лукреция и ученый. Все выглядело очень неубедительно и по-детски: кто угодно мог понять, что дом сделан из картона и фанеры.
Теперь Лукреция была центральной фигурой. Она переигрывала, прикрывая рот рукой в классическом жесте шока и страха, а потом неожиданно глядя прямо в камеру. Ее глаза сузились и блестели, губы изогнулись в ухмылке. На ней был толстый слой косметики, а Эдмунд считал это очень неприличным. Эти черные накрашенные глаза и какая-то черная блестящая помада. Он осмелился бы сказать, что во времена Лукреции это было модно и дерзко, но, по его мнению, это не было привлекательно.
Краем глаза он заметил, как Майкл Соллис снова повернул голову... И теперь Эдмунд смотрел прямо на Соллиса. И сейчас, шокированный настолько, что ему показалось, будто его желудок сжали рукой изнутри, он понял, кого напоминал ему Соллис.
Фильм близился к концу, и судьба ученого уже была предрешена под музыку, которую Эдмунд счел чересчур пышной. Но он очень смутно понял, что происходило в фильме, хотя внимательно смотрел развязку, когда Лукреция фон Вольф в роли Альрауне убила своего создателя.
Несколько человек снова подпрыгнули на месте, когда инспектор Флетчер холодным беспристрастным тоном сказала:
— Можно прокрутить эту сцену еще раз, пожалуйста?
Но Эдмунда больше не интересовала Флетчер, и больше у него не было энергии, которую он мог растрачивать на Альрауне. Все его внимание было направлено на Майкла Соллиса. Он знал и был точно уверен, кем был Соллис.
Но Эдмунд не знал, что он теперь собирался с этим делать.
— Вы узнали то, что хотели? — спросила Люси инспектора Флетчер, когда они расходились. — Или мне не следует спрашивать?
— Вам не следует спрашивать, — ответил Лайам Дэвлин, услышав ее вопрос.
Флетчер посмотрела на Люси, а потом сказала:
— Я получила кое-что, мисс Трент. Не совсем то, чего я ожидала, но кое-что, на самом деле очень интересное. Больше я ничего не могу вам сказать.
— Я и не ожидала, что вы сможете, — ответила Люси. — Хотя я рада, что это не была пустая трата времени.
— По-моему, это не была пустая трата времени, мисс Трент, — сказал Лайам, и Люси удивленно взглянула на него, потому что она впервые слышала, как он говорит серьезно. — Большое вам спасибо за то, что организовали это. — Он одарил Люси еще одной своей ироничной улыбкой и вышел.
Инспектор сказала:
— Для меня это также не было пустой тратой времени.
К тому времени, когда Эдмунд добрался до дома, уже стемнело, и он обошел весь дом, задергивая шторы и включая свет. Потом он налил себе выпить и сел у маленького столика в гостиной, у самого телефона.
Но перед тем как набрать номер, он какое-то время колебался. Детали плана, который сформировался, пока он ехал домой, были хорошо продуманы. Эдмунд еще раз проверил каждую, пока поезд уносил его из Лондона. Но осмелится ли он выполнить этот план?
«Конечно, ты осмелишься, — сказал голос Криспина в его голове. — Доверься своему инстинкту... Если ты не можешь, тогда доверься моему... Разве я когда-нибудь тебя подводил?..»
Последнее время бывало, что два голоса — вкрадчивый убеждающий голос Криспина и хитрый детский голос Альрауне — раздавались у Эдмунда в голове одновременно, так что не всегда было понятно, кто из них говорил. Казалось, будто вы слышите два голоса, перебивающие друг друга. Несколько раз Эдмунда сбивали с толку эти перебивающие друг друга голоса, но он быстро различал их.
Теперь, же когда он набрал номер Майкла Соллиса, не было сомнений, кто руководил им. Это точно был Криспин, и, когда Майкл взял трубку, именно Криспин очень вежливо и очаровательно спросил:
— Соллис? О, хорошо. Я надеялся, что ваш номер записан у меня правильно. Это Эдмунд Фэйн.
— Чем я могу вам помочь? — Голос Соллиса звучал вежливо, но не очень дружелюбно.
— Речь идет о доме моей тети, — сказал Эдмунд. — Как вы знаете, ваша компания получает само здание и сады, но вещи, хранящиеся внутри, переходят ко мне.
— Да, я знаю.