Корнилов

В 1878 году начальником Академии был назначен генерал М. И. Драгомиров — выпускник 1856 года, бывший в Академии Генерального штаба в 1860–1869 годах профессором тактики, герой последней Русско-турецкой войны. Своим авторитетом выдающегося военного ученого и опытного педагога он много сделал для подъема значения Академии, а главную задачу видел в упрочении и усовершенствовании порядка, установленного его предшественником. За одиннадцатилетнее пребывание Драгомирова на посту начальника Академии учебные курсы полностью установились и вылились в стройную систему. Так, курсы тактики, стратегии и военной истории, объединенные в одну кафедру военного искусства, «вошли в гармоническую между собою связь, взаимно дополняя друг друга, — писал генерал А. А. Гулевич. — Военная история выработалась в критическое исследование главнейших войн и кампаний, в которых стратегия и тактика черпали материалы для своих исследований. Стратегия перешла на путь научного изучения разных явлений войны в критико-исторической форме. Тактика установила свой курс в определенных пределах и выработала приемы для практического изучения свойств и способов употребления войск»⁵¹.

В 1889 году начальником Академии был назначен генерал Г. А. Леер, более тридцати лет занимавшийся военно-научной и педагогической деятельностью. Современники отмечали его необычайную эрудицию, глубокое знание военного дела, огромное количество научных трудов по самым разнообразным вопросам военного дела, искусство незаурядного лектора, стойкость и определенность его убеждений. По настоянию Леера в Академии была образована новая кафедра русского военного искусства. Девять лет во главе Академии стоял генерал Леер, и «научная ее репутация никогда не стояла так высоко, как в это время»⁵². А. И. Деникин писал, что под влиянием Драгомирова и Леера «воспитывалось несколько поколений Генерального штаба, и без преувеличения можно сказать, что их идеи воплощались на полях сражений в трех кампаниях: турецкой, японской и мировой»⁵³.

В назначенный день прибывшие для поступления офицеры представились начальнику Императорской военной академии генерал-лейтенанту Г. А. Лееру и получили расписание предстоящих экзаменов. На семьдесят вакансий претендовало триста тридцать человек⁵⁴. Поступавшие в Академию офицеры за четыре месяца до экзаменов освобождались от своих непосредственных служебных обязанностей. С первого же дня по прибытии в столицу офицеры вынуждены были решать ряд бытовых задач, прежде всего поиск подходящего места жительства. Многие стремились снять квартиры или комнаты в центре города, близ Английской набережной, где находилась Академия. Но в центре жилье стоило дорого, тем более что молодой поручик Корнилов должен был помогать семье. Поэтому он снял недорогую комнату в отдаленном районе, «убогую мансарду», как пишет современник⁵⁵. В этой мансарде Корнилов стал усиленно готовиться к экзаменам.

Вступительные экзамены в Академию, по образному выражению генерала Деникина, были «страдной порой»⁵⁶. Кроме лихорадочной зубрежки дома по ночам, поступающие присутствовали на экзаменах других отделений, чтобы ознакомиться с требованиями и приемами экзаменаторов. «Офицеры, даже пожилые, — отмечал А. И. Деникин, — превращались на время в школьников, с их психологией, приемами, с их ощущениями страха и радости»⁵⁷. Сдавать вступительные экзамены было нелегко. Профессора-экзаменаторы были строги. «По установленному с давних пор порядку, — вспоминал А. А. Игнатьев, поступавший в Академию в 1899 году, — первым был экзамен по русскому языку. Требовалось получить не менее девяти баллов по двенадцатибалльной системе… Экзамена по русскому языку особенно боялись, так как наперед знали, что он повлечет за собою отсев не менее двадцати процентов кандидатов… Оказался опасным экзамен по математике… За длинным столом сидели имевшие вид пришельцев с того света два старика в ветхих черных сюртуках Генерального штаба с потускневшими от времени аксельбантами и генеральскими погонами.

Один из них, профессор Шарнгорст — маленький, седенький, с наивным, почти детским выражением лица, говорил мягко, вкрадчиво, но не без ядовитости, а другой — Цингер — высокий брюнет, с впавшими глазами и всклокоченными бакенбардами, ревел как лев, а в сущности, как потом оказалось, был гораздо безобиднее своего коллеги. Тут же присутствовал генерал — профессор Штубендорф. Эти три обрусевших немца были столпами, на которых держались в академии математика, астрономия и геодезия»⁵⁸.