Корниловец

— Михаил Васильевич, мне срочно нужно вернуться в Могилёв. Даже не в сам Могилёв, а в Старый Быхов. Может, найдётся какой-нибудь аэропланчик на Комендантском аэродроме? Иначе мне не поспеть, а времени у нас очень-очень мало!

— Аэропланчик, говорите?.. — задумался генерал. — На Комендантском я никого не знаю, а вот на Гатчинском… — Он достал из кармана шинели записную книжку и вырвал из неё листок. На коленке написал пару строк.

— С утра езжайте в Гатчину, — сказал Алексеев отрывисто. — Увофлот[25] находится в руках большевистской коллегии, но вы обращайтесь напрямую к авиатору Томину. Покажете ему мою записку, и он вам поможет. Штабс-капитан Томин является командиром корабля «Илья Муромец». У того на борту нарисован Змей Горыныч — не ошибётесь.

— Замечательно! — вырвалось у Авинова. — Спасибо вам, Михаил Васильевич! Но полёты — это завтра, а сегодня я в вашем полном распоряжении. Если что нужно, приказывайте!

— Не прикажу, — улыбнулся генерал, — но попрошу. Прогуляйтесь, если не трудно, на Центральный телеграф и отошлите телеграмму… Запишите, а то забудете.

Кирилл вынул блокнот и ниже коряво начерканных заданий по МНВ, данных ему Фанасом, застрочил карандашом.

— Северо-Американские Соединённые Штаты, Нью-Йорк, Пятая авеню, адвокатская контора Дэниела Грэйнджера, — медленно проговаривал генерал, — для Александра Васильевича Колчака. Записали?

Авинов кивнул.

— Это адрес, а теперь сам текст. Записывайте: «Передавай привет дядюшке. Скажи, что мы его по-прежнему любим и ждём в гости с подарками. Затеваем генеральную уборку. Приезжай к тёте в Ростов. Владимир Вадимович».[26]

— Это шифровка?

Генерал серьёзно кивнул.

— Я прошу вице-адмирала начать переговоры с президентом Вильсоном, — перевёл он текст для Кирилла. — Пусть тот знает, что Россия готова выполнить союзнические обязательства, если Антанта поможет нам финансами, оружием, боеприпасами… Мы ради них столько солдат положили, что не грех и потратиться на нашу борьбу, на нашу победу!

— Согласен, — кивнул Авинов. — А «генеральная уборка» — это…

— …Установление военно-административной диктатуры. Ну, что? Берётесь?

— Конечно, Михаил Васильевич. Бегу на телеграф!

— Тогда расходимся, соблюдая конспирацию, — сказал генерал, молодея на глазах.

Утро двадцать девятого сентября, первого дня жизни, давшейся Кириллу дважды, выдалось хмурым и холодным. Дождя не было, но воздух просто сочился влагой.

До Гатчины Кирилл добрался на моторном омнибусе «Дукс-Панар». Рассчитанный на восемнадцать пассажиров, «омнибус-мотор» довёз до места человек тридцать.

В Гатчине промозглая погода дополнилась ветром с моря, так что Авинов поднял воротник шинели не только для пущей секретности. Хоть шею не продует…

Какие-то неясные личности в шинелях маячили в отдалении. Не упуская их из виду, Кирилл выбрался на лётное поле. Там почивали с полдесятка аппаратов «Анатра» — «Анадэ» и «Анассаль», полуразобранный «Лебедь» и ещё одна «птичка» — немецкий «Альбатрос», видимо угнанный. Но все эти аэропланы выглядели сущими птенцами рядом с орлами-бомбовозами Сикорского — три «Ильи Муромца» стояли в ряд с краю аэродрома, три богатыря Императорского военно-воздушного флота. Впечатляли даже металлические ангары, сооружённые для этих гигантских бипланов.

Широко и мощно раскинув по четыре крыла, воздушные корабли стояли ровно, не приседая на хвост, как «Ньюпоры» или «Фарманы». По их жёлтым бортам вились нарисованные вымпелы-триколоры, а на несущих плоскостях расплывались розетки для опознания — большие белые круги, окаймлённые узкими лентами синего и красного цветов.

Кирилл обрадовался, приметив на фюзеляже крайнего из бомбовозов великолепного Змея Горыныча — с перепончатыми крыльями, неизвестно как могущими поднять в воздух громадное тулово с тремя головами, пыхавшими огнём. В общем, чудище что надо. Дракон!

«Илья Муромец» покоился на сдвоенных колёсах, попарно обшитых кожей, и на одном из них сидел в ленивой позе, откинувшись спиною на стойку шасси, молодой мужчина в чёрной форме и в фуражке с высоким чёрным околышем, с крылышками на серебряных погонах. Лицо его выражало скуку и томление духа, он то и дело прикладывался к бутылочке с сельтерской и всякий раз морщился так, словно пил гадостную микстуру.

— Мне нужен штабс-капитан Томин, — обратился к нему Авинов. — Не подскажете, где я могу его найти?

— Подскажу, — кивнул авиатор и сделал ещё один глоток. — Вымываю излишек шампанского, — объяснил он доверительно. — А Томин — это я.

— Тогда… вот.

Кирилл передал записку генерала-адъютанта штабс-капитану, и тот ухмыльнулся, прочтя коротенький текст.

— Узнаю старого пестуна, — сказал он, заметил отчуждённость на лице Авинова и рассмеялся: — Я сказал: «пестун»! А вы что подумали? Любит старый генерал педагогию разводить, юных офицериков на крыло ставить… Ладно, полезайте в корабль. Вон, идут уже мои ангелочки, сейчас вознесёмся…

— Я ещё ни разу в воздух не поднимался, — сказал Кирилл, справляясь с неловкостью.

— Сейчас мы вас — опа! — и на небеси! — рассмеялся Томин.

— Вообще-то я Кирилл.

— А я вообще-то Иоанн!