Коро-коро Сделано в Хиппонии

На первом часу — в духе мирной беседы — Мама Аня заявила, что в мешках она выкинула рыбу, которая скопилась у нее дома в больших количествах и страшно воняла.

На втором часу, уже сквозь сопли и слезы, Мама Аня сообщила, что супруг ее не кормил, регулярно избивал и насильно склонял к сожительству. Где он сейчас, она не знает. Наверно, опять в России. Последний раз видела мужа две недели назад.

А на следующее утро новостные ленты японского телевидения заалели пятнами крови на татами в гостиной старенького деревянного дома, где прожил все свои шестьдесят три года маленький неудачливый автодилер по фамилии Хонда.

Расчет Мамы Ани был в принципе верен. За несколько дней, проведенных с мужем в его домике на краю Ниигаты, она просчитала практически все. Гости к нему не ходили, писем никто не писал. Близких знакомых он не заводил, а к дальним наведывался слишком нерегулярно, чтобы в ближайший месяц его отсутствием кто-либо заинтересовался.

Еще на месяц-другой сгодилась бы версия «уехал в загранкомандировку». А уж через три-то месяца Великая Сутенерша, построив и отладив свою секс-машину, растворилась бы в постперестроечных дебрях России, где ее не нашел бы никакой Интерпол.

В этот расчет не входил лишь один фактор — понимание японского человека. Откуда Маме Ане было знать, что жителей города Вакамацу воспитывают немного не так, как уроженцев Хабаровска? Что здешним аборигенам со школьной скамьи вбивают в голову простые цифры: японский народ населяет лишь тридцать процентов территории своих островов, остальное — горы да скалы? Что природа — живая, и ее надо беречь, иначе скоро вообще ничего не останется? Что под каждым камешком и лепестком, как и в каждой морской волне, скрываются языческие боги — коми, и если их разозлить, они начинают мстить? И что когда на глазах у японца прямо в море что-то выкидывают, он физически не способен сказать себе простую, с малых лет знакомую каждому русскому фразу: «А мне-то какое дело?»

Помогал Маме Ане житель Хабаровска — молодой автослесарь, калымивший по частному приглашению на стоянке у местного дилера. Ходили слухи, будто он-то и был ее истинный сожитель, но подтверждений этому следствие не нашло. На допросе паренек сообщил, что за помощь в убийстве, расчленении и уничтожении трупа Мама Аня предложила ему половину суммы, обещанной мужу: пять тысяч долларов. Деньги, которых у нее так и не появилось. Ибо в результате Великая Сутенерша получила ни много ни мало десять лет японской тюрьмы без права передачи российским органам правосудия.

Счастливо отделалась?

Кто ее знает. Сколько дают в России за убийство японского мужа ножом для разделки тунца?

* * *

— Иосич, дорогой! — не выдержал я. — Но при чем здесь ты и спецслужбы?

— Ох, Митрий, — обреченно вздохнул Иосич. — Ну, ты же в курсе, с кем я общаюсь… Люди из Владика, Находки, Хабары знают меня годами! Потому я с ними и работаю. Но точно так же, годами, меня отслеживает «хоан»… Ты меня знаешь, я ленивый. А потому с «хоаном» предпочитаю дружить. Но когда Маму Аню накрыли, дружить стало труднее! Девок ее разогнали. Все теперь в черные списки внесены, в ближайший год ни одна в Японию въехать не сможет. Да там человек полста на бабки попало и на выдворение из страны в двадцать четыре часа! И когда на этом фоне вдруг появляюсь я — ребята, само собой, вынуждены и меня… приструнить. Сколько б я с ними ни пил.

Иосич притормозил на очередном светофоре, достал из бардачка уполовиненную бутылку водки «Сантори», отпил глоток, спрятал пузырь обратно, выудил из кармана рубашки пачку «Парламента» и закурил.

— И ты знаешь, Митрий, в каком-то смысле я их понимаю. То есть я для них, конечно, хороший пацан, но надо же и совесть иметь! Теперь, когда эта дура мужа-японца замочила, у каждого, кто с ней пересекался, весь бизнес летит под откос. С мокрушниками водиться — гнилое дело, этого тебе никто нигде не простит.

— Ну, и… что в твоем случае?

— Да не знаю я, что! По крайней мере, хвост прицепили. Уже третий день пасут, вынюхивают чего-то.

— Как, и сейчас? — уточнил я озабоченно и оглянулся. Дорога за нами была пуста. Куда мы направляемся — я до сих пор не знал.

— Сейчас уже нет. Говорю же, сегодня я им пересменку устроил. Но завтра опять прицепятся, задницей чую! А как раз сегодня мне нужно было к ребятам на фазенду. Где все эти джеймсбонды ну просто на фиг упали. Эдак, сам понимаешь, не только без штанов можно остаться. Еще я только русскую малину японским копчикам не сдавал!

— Копчикам?

— Ну, слово такое международное. Копчик, маленький «коп». «Мусор» по-нашему.

— А… Ну-ну.

Иосич глубоко затянулся и помолчал на скорости восемьдесят. Двухэтажный японский пригород медленно угасал в окнах старенького микроавтобуса.

— И вот, притормозил я на большом светофоре, — продолжал Иосич задумчиво. — На о-очень большом светофоре! — Он развел руки в стороны, оторвав на секунду от руля. — Таком, где обычно все стоят минуты по три. Смотрю в зеркальце — а эти уже сзади! Метрах в пяти. Остановились, значит, и ждут… Очень такие незаметные японские копчики.