Коробейники

«Юрий Михайлович, кажется, отступил сегодня от своего железного правила», — приятно удивилась директриса. Юшков начинал побаиваться ее. Кивнул: «Исправляюсь».

Нижнетагилец лежал. За день одиночества он истосковался. «А я уж думал, ты до утра наладился. Не вышло?» — «Я у Ирины был, — сказал Юшков. — Чудно. Наверно, всю ночь закуски готовила, а гостей — сосед с женой и я». — «Значит, из-за тебя старалась». — «Странный ты все-таки человек. Говорю же тебе, что нет». — «Ну не знаю. — Нижнетагильца это не волновало. — В конце концов тебе-то какая разница, что ей нужно? Пригласили тебя как люди. Видно же, культурный человек. Их ведь тоже можно понять. Работа у них какая? Цифры и цифры. Всю жизнь бумаги и цифры, мыслимо ли? Мозги на голой цифре пробуксовывают, сам знаешь. Совсем другое дела, когда живой человек к ним приходит. Тут уж тебе не цифра. Тут ты можешь осчастливить, а можешь и погубить, тут ты и свою власть чувствуешь и живой интерес имеешь… ч-черт». Он шевельнулся и замычал от боли.

Юшков вспомнил совет одесситки. «Может быть, утюгом тебя погладить?» — «Утюг — это в принципе неплохо. Ты хоть умеешь гладить?» — «Умею брюки и рубашку. Тебя, наверно, не труднее?»— «Надо через тряпку какую-нибудь». — «Ну, значит, как брюки».

В бытовке утюга не оказалось. Юшков постучал в 305-й номер. Усатый парень открыл. «Утюг не брал?» — спросил Юшков. Он видел за спиной парня край журнального столика. Тонкая женская рука с сигаретой потянулась к пепельнице на столике, забрала ее и исчезла. «Нет, — сказал парень и спросил женщину в комнате: — Утюг не у тебя? — Посоветовал Юшкову: — К одесситке загляни на четвертый. Кажется, она в четыреста втором. У нее должен быть». Все он знал. Полюбопытствовал: «Родственницу ждешь?» — «Соседа прихватило, — объяснил Юшков. — Надо поясницу погладить». — «Другое ему надо, — сказал парень. — Испытанное народное средство. А утюг — это уже почти химия. Антибиотик». В комнате прыснули.

Юшков поднялся на четвертый этаж и постучал в 402-й номер. Открыла одесситка в длинном шелковом халате, заколотом на груди стеклянной брошью. «Я кричу „открыто“, вы не слышите. Проходите, Юра, садитесь чай с нами пить. У меня Аркадий Семенович в гостях».

Номер был одноместный. На столике стоял алюминиевый чайник с кипятильником, на тарелках лежали вареные сосиски. «Видите, как мы тут устроились». Постоянный спутник одесситки сидел на стуле, возвышаясь коленями над столиком. Здесь он казался значительнее, чем в холле или ресторане. Кивнул Юшкову. Рот его был занят сосиской. Прожевал, проглотил и сказал хозяйке: «Ты знаешь, я тебе скажу… совсем неплохие сосиски. Совсем неплохие. Честное слово. Жаль, мало взял». Юшков объяснил, что пришел за утюгом. «А вы сумеете погладить? — спросила она. — Может быть, мне?» — «Пойди к ним, — кивнул, словно бы отпуская, Аркадий Семенович и поделился с Юшковым: — Их хлебом не корми, дай за кем-нибудь поухаживать». — «Ну уж так уж я всегда рвусь, — сказала одесситка. — Ты уж меня перед Юрой выставишь».

Юшков получил утюг и вернулся в номер. Сосед дремал, открыл один глаз. «Готовься, — сказал Юшков. — Сейчас придет тебя гладить красивая женщина». «Землячка твоя?» — оживился нижнетагилец. «Не совсем, — Юшков раздумывал, как ему повернуть соседа на живот, вытащил из-под его головы подушку. — Тут вот проблема, как тебя кантовать». — «Я сам, — отстранил рукой нижнетагилец. — Так кто придет?» — «Красивая женщина придет». — «Одесситка? На холеру она мне! — встревожился нижнетагилец. — Пусть своего Аркадия Семеновича гладит. Я ей не дамся». — «Поворачивайся давай». — «Только не лезь. Я сам. — Нижнетагилец, кряхтя, начал поворачиваться к стене. Вскрикнул и замер. — Э, подсунь подушку под поясницу. Та-ак…»

Стукнул в дверь и вошел парень из 305-го. «Ну как, еще дышишь?» Нижнетагилец рассвирепел: «Что вам тут, цирк?» Парень подошел к нему, уперся в плечо и ягодицу. «Спокойненько… Раз, два… главное, не волнова…» — «Отойди! — заорал нижнетагилец. — Михалыч! Убери его! Я сейчас… Нет, дальше не пойдет». — «Ну что ж, — сказал парень. — Если целиком не получится, придется разбирать его на части». Нижнетагилец лежал теперь лицом к стене и чередовал кряхтение с ругательствами. В дверь снова стукнули. Вошла землячка. В безрукавке и джинсах, высокая, узкая и плоская, она походила на нескладного школьника. «Я не помешаю?» «Ты опоздала», — сказал парень. Кончики его усов трагически опустились. Девушка остолбенела: «Как опоздала?» — «Как опоздала… Не знаешь, как опаздывают? Опоздала. Все уже». — «Что… все?» — «Все. Отмучился». — «Вытащи подушку, — велел нижнетагилец Юшкову. Незаметно для всех он повернулся на живот. — Слушайте, братцы, проваливайте-ка вы уже по домам. На вечерние сеансы дети не допускаются». — «Мне кажется, — парень ничуть не смутился, — нас здесь не любят». — «Извините, — сказала землячка. — Выздоравливайте». Вышла, не показав, что оскорблена. Парень подмигнул и скрылся следом.