Коробейники

Ждать оставалось недолго. Буряк шумно переменил позу и спросил неожиданно: «Тебя, я слышал, куда-то в районную автобазу направляли?» Открытие, что его неузнавание было нарочитым, не расположило Юшкова к откровенности. «Было дело». — «А сейчас где?» — «Сейчас нигде». — «Сюда устраиваешься?».

Юшков нехотя кивнул. «А я на рессорном, — сказал Буряк. — Три года подряд невыполнение плана. Завод рассчитан на двести тысяч, даем триста пятьдесят. А план растет…» То, что казалось угрюмостью, было у него, видимо, простой усталостью. «Расширяться заводу некуда. Надеялись на одну институтскую разработку — ничего у них не выходит. И, наверное, никогда не выйдет. В прошлом году одного директора сняли, сейчас снимают второго. Начальника техотдела сняли, главного сняли. Остальные сами бегут: фонд зарплаты зарезан, премий нет, сидеть же на голых окладах неуютно и неприлично. А новых людей, понятно, не заманишь. Кто на такое пойдет? Вот ты уволился, свободен сейчас. Пойдешь ты к нам?» Спросил как бы между прочим, но ждал ответа. Юшков пожал плечами, усмехнулся. «Между прочим, зря смеешься, — сказал Буряк. — Уговаривать не хочу. Сам понимаю: умный человек не пойдет. А тут умные как раз не нужны. Тут нужны другие».

За стеклянной дщерью появилась тень человека. Кто-то, взявшись за ручку и приоткрыв дверь, продолжал говорить. Прибавились еще тени, дверь распахнулась, и стали выходить люди. Разговаривая друг с другом, они прошли мимо. Буряка окликнули, и он исчез. Юшков заглянул в дверь. Шумский разговаривал с худой женщиной в брючном костюме, недовольно оглянулся, когда она уставилась через его плечо на Юшкова. Наверно, разговор был не для посторонних.

«Здравствуйте», — сказал Юшков. Шумский, собираясь с мыслями и словно бы с трудом узнавая, протянул: «А-а… Подождите меня в аудитории напротив. Я скоро».

Юшков вернулся в аудиторию.

Прошло полчаса. Наконец дверь хлопнула. «Черт-те чем приходится заниматься, — сказал Шумский. — Какая-то мышиная возня… Извините уж». Подошел к окну, постоял, сел за один из столов не слишком близко к Юшкову. «Да… Вам разве ничего не говорили?»

Юшков покачал головой. Сразу стало горько во рту.

«Я не очень в курсе… черт, день сегодня какой-то неудачный, — пожаловался Шумский и вздохнул. — Тут у нас черт-те что… Вроде и работать некому и лишних много… Вы, надеюсь, на автобазе не уволились?» — «Уволился». — «Это хуже». Шумский потеребил ухо, потер ладонью щеку. В дверь заглянул румяный, с седым пушком вокруг розовой лысины преподаватель гидравлики, увидел Юшкова, заулыбался: «А-а, молодой человек, с приездом! Рад за вас, рад за вас!» Натолкнулся на взгляд Шумского, смешался, помахал рукой и исчез.

«Короче, такое дело, брат, — решился Шумский. — Ничего у нас с тобой не получается. Я сдаюсь. Я тут ничего больше не могу. Остается только извиниться. Ну, извини, брат». — «Так, — сказал Юшков. — А дальше что?» — «Ничего, брат, может, тебе и лучше, — махнул рукой Шумский. — Такого, как ты, всюду с руками оторвут!» — «Где?» — «Да хоть где! — Шумский оживился, обрадованный, что самое неприятное для него кончилось. — Тут у меня в кемпинге приятель работает. Знаешь, сколько там на станции техобслуживания имеют? Ни одному профессору столько не снится! Туда еще потруднее устроиться, чем к нам! Где-то у меня его телефон…» — «Что тут случилось? — спросил Юшков. — Кого-то взяли вместо меня?» — «Да кого брать… Отняли единицу, и дело с концом… Пробивали, пробивали единицу… Знаешь, как у нас делается… Лаборантом ты ведь не пойдешь?»— «Лаборантом?» — «Числиться лаборантом, а работать научным сотрудником». — «Пойду». — «Э-э… Я тебе по-дружески не советую… Оклад для молодой девчонки…» — «Берите лаборантом».

Шумский шарил по карманам пиджака, нашел записную книжку, полистал ее и сунул на место.

«Все это очень непросто, брат… Боюсь, ничего не выйдет… Знаешь что? Поговори с завкафедрой. Даже не надо упоминать, что уволился с автобазы. Ему до этого нет дела. Просто приди и спроси: „Нет ли у вас работы?“ На меня, разумеется, ссылаться не нужно, он таких советчиков, как я, не любит. Просто приди и спроси. — Шумский поднялся. — Ну, брат, еще раз извини». Потом Юшков видел его в вестибюле около длинного гардеробного прилавка. Тот надевал плащ и старательно отворачивался, боясь, что Юшков опять подойдет к нему.

Юшков медленно прошел две автобусные остановки, решил было позвонить Сане Чеблакову или Валере Филину, но тут остановился автобус, он вскочил в него и поехал домой.

У них был Радевич. Они с матерью сидели рядышком на диване, смотрели телевизор. На журнальном столике стояли чайные чашки. Мать обрадованно подхватилась, заспешила на кухню: «Какой ты молодец! Никак не заставлю Николая Степановича пообедать! Сейчас будем все вместе… Слышишь? Это „Анна Каренина“, старая запись! Я сейчас рассказывала Николаю Степановичу, какой это был спектакль до войны! В записи, по-моему, не самый удачный…»