Коробейники

Он ушел, а Юшков спустился в холл и заказал разговор с Лебедевым. Из кабинета директрисы слышался ее голос. Нотки были незнакомые, митинговые: «…если бы моя дочь, позабыв девичью скромность… моя обязанность как директора советской гостиницы…» Дверь кабинета распахнулась, землячка выскочила из нее и побежала вверх по лестнице. Вышла директриса. Лицо, блестящее от крема, пошло пятнами. Хотела крикнуть что-то вслед девушке, но увидела Юшкова и сдержалась. Села рядом в кресло, подобрала ноги, и лицо из гневного стало жалобным. «Видите, как у нас, Юрий Михайлович. Вот ваша землячка. Что она от меня плохого видела? Мне, между прочим, жалобы давно поступали…» — «Какие жалобы?» — «На соседа вашего из триста пятого. После двенадцати ночи включает свой транзистор, мешает людям спать. Танцевали они вдвоем, что ли. Я вчера заглянула просто предупредить. Очень корректно, вы ведь меня знаете, очень корректно попросила вечерами не шуметь. А вам, говорю, молодой девушке, надо не давать повода к ненужным разговорам. Ведь правда, я корректно сказала? А она мне, знаете, что в ответ? Вы, говорит…» Директриса дословно передала, что сказала о ней девушка, и всхлипнула. «Ну, я, конечно, вышла из себя. Если со мной так, то и я так. Я говорю этому Маркушеву: все, терпение мое кончилось. Я вынуждена сообщить, на вашу работу о вашем аморальном поведении. Маркушев, вы знаете его, брюнет с усами, — он человек неглупый. Он сразу попытался уладить. А эта разошлась. Я в жизни своей столько грубостей в свой адрес не слышала…» Директриса перевела дыхание, успокаивая себя.

«Даже он и то был возмущен. Он говорит: я ее не звал, она сама пришла. Это я, говорит, могу на вас жалобу послать куда надо, что у вас тут такое творится. Можете себе представить, что это за девчонка, Юрий Михайлович, если уж Маркушев так о ней говорит. Вы бы видели, что с ней стало, когда он это сказал! Подонок! — кричит. Подонок! Люди сбежались… Я просто обязана сообщить обо всем ей на работу. Утром одумалась, как собачка ждала под моей дверью, пока я приду. Плачет, кается, только бы из гостиницы не выселили и на работу не сообщили. И тут же продолжает грубить!..»

Междугородная дала Лебедева. Директриса вздохнула и ушла к себе. Рассказав все Юшкову, она успокоилась. Юшков продиктовал Лебедеву номера вагонов. «Сегодня выезжаешь?» — спросил Лебедев. «Как билеты достану». «Ну ждем. Тут тебе еще одна командировка наклевывается». Юшков ожидал больше эмоций.

В холл спустились Аркадий Семенович и одесситка. «Как? — сказала она спутнику. — Ты шляпу не взял? Сейчас же вернись. Напечет». Он возражал, она настаивала: «Опять давление поднимется. Смотри, какие глаза красные». Стесняясь, он подмигнул Юшкову: мол, с женщинами лучше не спорить. Пошел за шляпой. Она присела в кресло, сказала, не глядя на Юшкова: «Господи, как надоело здесь. Вам долго еще?» — «Сегодня уезжаю». — «Вы молодец. Здесь все говорят об этом. И родственников себе не завели… — Она запнулась и, понизив голос, сказала: — Тут про меня, наверно, всякие гадости говорят. Это все глупость. Аркадий Семенович больной человек, за ним следить надо. Ему диета нужна, покой, ведь почти шестьдесят человеку… А такого ничего нет. У меня дети взрослые». Аркадий Семенович спускался по лестнице со шляпой в руке. «Успеха вам», — пожелал ей Юшков. Он поднялся на свой этаж. Однажды видел, как землячка открывала свой номер, и теперь постучался к ней. Никто не ответил. Толкнул — заперто. Он забарабанил сильнее. Она внезапно распахнула дверь, увидела его лицо и усмехнулась: «Чего вы испугались? Думали, повесилась?»

Она укладывала чемодан. «Куда это ты?» — спросил Юшков. «Ну их всех к черту. Домой». — «А командировка?» — «Гори она огнем. Все равно уйду с завода. Не по мне эта работа. Я тут всего насмотрелась». Она заплакала.

Директриса еще была у себя. «Как там землячки моей дела, Ольга Тимофеевна? — спросил Юшков. — Очень уж она переживает, что вас обидела. Я, говорит, всю жизнь ее благодарить буду». — «Обойдусь без ее благодарности». — «Вы в самом деле собираетесь писать на ее работу?» — «Обязана». — «Ольга Тимофеевна, вы же добрый человек». — «Да, но у моей доброты есть предел. Кроме того, я ничего не могу изменить. У меня есть докладная дежурной, я обязана отреагировать». — «Даже если я вас попрошу?» — «Докладная уже существует, что же я могу сделать, Юрий Михайлович?» — «Порвать ее». — «И совершить преступление? Вы зря защищаете эту девушку, Юрий Михайлович. Не знаю, какие чувства вами руководят, но вы… я уж буду откровенна с вами до конца… вы просто роняете себя в моих глазах». — «Как-то вы спрашивали меня, что можете для меня сделать. Сделайте это». Она пронзительно посмотрела, опустила глаза. «Хорошо. Только ради вас». Юшков понял, что теперь они квиты.