Коробейники

Он высмотрел в зале знакомую худую фигуру. У эстрады боком к нему сидел бригадир Володя. Уже захмелел, но до роковой дозы, с которой начиналась его агрессивность, было далеко. Рыхлый блондин, собеседник Володи, рассказывал что-то, наваливался на стол, а Володя опустил острый подбородок на грудь и думал о своем или же ждал своей очереди рассказывать. Давняя неприязнь к нему проснулась в Юшкове.

Тамара поглядела через плечо, что его заинтересовало. «Кто это?» — «Что ж ты тут делала десять дней? Самого нужного человека не знаешь». — «Я ж сказала: спала. Почему вы так интересуетесь, что я тут делала?» — «Потому что ты пробыла десять дней, а мне осталась неделя». — «Вы-то при чем? Какое отношение отдел кооперации имеет к Черепановску?» Заказ все не несли. Юшков открыл воду, налил в бокалы, Тамара вспомнила: «Содвиньте бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина». Это была песня Белана. «Ему дали десять лет, — сказал Юшков. — Ты в курсе?» — «Нет». Ничего не появилось на ее лице, только плотнее сжался рот и резче обозначились скулы. «Он хотел жениться на тебе». Она ждала продолжения. «Помнишь, на даче? Он сам не свой был. Говорил, что женится, если ты согласишься». — «Конечно, — сказала она. — Если у него что не получалось, он всегда на стенку лез». — «Он тебе не предлагал?» — «Жениться? Нет, как-то удержался». — «А если бы предложил?» — «Юрий Михайлович, — сказала Тамара. — Что мы все обо мне да обо мне? Со мной все ясно». — «Мне кажется, если бы ты захотела, ты бы могла выйти за него замуж». — «Как же я могла бы, когда у него есть жена?» — «Он же развелся». Она странно посмотрела, замолчала.

Принесли салаты и водку. Тамара выпила одним духом, Потянулась к сумочке, «Тут курить нельзя», — предупредил Юшков. Она сказала: «Если б я очень хотела, я как-нибудь устроила бы свою судьбу». «Конечно, — поторопился кивнуть Юшков. — Куда тебе спешить».

Володя смотрел на него, силясь вспомнить. Узнал. Опустил голову да грудь, решая, заметить или не заметить. Решил заметить. Поднялся, шатаясь, пошел между столиками: «Юра? Юра, друг…» Тряс руку. Сел рядом. «Юра, скажи, что тебе надо. Володя все для тебя сделает. Помнишь, как мы… — Он явно не знал сам, что надо помнить, но ему казалось, что помнить есть что. — Анекдот про апельсины, помнишь, ты мне рассказывал?» «Отличный анекдот», — улыбаясь, кивнул Юшков. Никогда он не рассказывал Володе анекдоты. Тот путал его с кем-то. «Отличный, Юра, анекдот». — «Выпей с нами». Юшков поискал глазами официантку, чтобы заказать для Володи. Тот прижал руку к впалой груди: «Извини, Юра. Не могу. Полная кондиция. Будет перебор. Не могу». — «Обижаешь». — «Я? Тебя? Юра! Если что надо…» Поднялся, пятился. Блондин за его столиком ревниво поглядывал. Володя вернулся к нему.

«Старый друг», — усмехнувшись, объяснил Юшков Тамаре. Она поникла отчего-то. «Как мне это все надоело, Юрий Михайлович». Он удивился, что она не ждет продолжения о Белане. Неужели и для нее тот перестал существовать? Спросил: «Что тебе надоело?» — «Все. Смертельно». — «Ребенка заведи». — «Не заводится, — усмехнулась сердито. — Я могла выйти за Толю. Но у него ж сын маленький! А выйти за него было — раз плюнуть! Он самолюбивый! Поэтому и меня добивался. Я таких не люблю… Вы, между прочим, такой же, как он. Живете только для самолюбия». — «Значит, и меня ты не любишь?» — «Не люблю», — сказала она просто. А ему-то казалось, что-то было. И Наташа так думала. «Раньше вы мне нравились, — сказала Тамара. — А потом я вас поняла… А может, вы изменились». «Может быть, — сказал он. — Я не заспиртованный». Тамара смотрела в глаза, а слов его не слышала. «Я вам признаюсь. Борзунов дал мне сталь. Один вагон. Я его от дала». — «Как отдала?!» — не понял Юшков. Она посмотрела. «Только вы меня не выдавайте. А впрочем, как хотите. Ну их к черту. Так получилось. Девочке одной отдала. Она вчера уехала. Ей очень нужно было». «Ну-у, — протянул Юшков, — ты сама себя переплюнула. Такое я впервые слышу. Что это, твоя собственная сталь?» — «Я вас очень подвела, да?» — «Может, и подвела». — «Хорошая такая девчонка оказалась. И чуть не спуталась с подонком. Ей нельзя было тут оставаться».

Принесли шашлыки. «Ладно, — сказал Юшков. — Что было, то было. Забудем об этом». Подумал: не такой уж он самолюбивый, нисколько не сердится на нее за все ее признания. Не более самолюбивый, чем она. «Заказать еще что-нибудь?» «Нет», — сказала она. Он тянул время. Выйдут они из ресторана; что ему делать? И ей, видимо, осточертело убивать время с «девочками», с ним все же было веселее. Они потанцевали, вернулись за столик, заказали вино. Она раскраснелась. «Вы не сердитесь на меня? Я вам лишнего наговорила. Не про сталь…» — «Что ж сердиться, ты права». — «А почему вы женились на дочке Хохлова?» — «Не потому, что она его дочь». — «Честно?»— «Слушай, — сказал он. — Я ведь, в конце концов, умею обижаться». — «Вы любите жену?» — «Ну, знаешь, ты… Да».