Коробки

Реймонд Карвер Коробки

Мама собралась и уже совсем готова к отъезду. Но в воскресенье днем, в самый последний момент, она звонит и зовет нас к себе пообедать.

— Я отключила холодильник, — сообщает она. — Надо съесть курицу, пока не протухла.

Она просит нас прийти со своими тарелками и еще захватить вилки с ножами. Ведь посуду она уже упаковала.

— Приходи, поешь у меня напоследок, — говорит она. — И Джил приводи.

Я вешаю трубку и застреваю у окна, пытаясь сооб­разить, что теперь делать. Не получается. Тогда я по­ворачиваюсь к Джил и говорю:

— Мама зовет нас к себе, поесть вместе на прощание.

Джил сидит у стола с каталогом «Сирса» и подыс­кивает нам занавески. Разговор она, впрочем, слуша­ла. Корчит рожу.

— А нельзя не ходить? — спрашивает она. Потом загибает уголок страницы и закрывает каталог. Вздыхает. — Слушай, мы только за последний месяц ужинали у нее не то два, не то три раза. Она вообще когда-нибудь уедет?

Джил всегда говорит, что думает. Ей тридцать пять, прическа под мальчика, зарабатывает стрижкой со­бак. Прежде чем стать собачьим парикмахером — а ей это дело по душе, — она была матерью и домохозяй­кой. Потом все рухнуло. Ее первый муж умыкнул обо­их детей в Австралию. Второй муж, запойный пьяни­ца, пробил ей барабанную перепонку, а кончил тем, что свалился на машине с моста через реку Элуа. Стра­ховки на случай смерти у него не было, а страховки на случай порчи чужого имущества и подавно. Джил за­няла денег на похороны, а потом получила счет за ре­монт ограждения на мосту, представляете? Кроме то­го, ей приходилось платить за собственное лечение. Теперь-то она спокойно об этом рассказывает. Когда снова обрела равновесие. Но что касается моей ма­мочки, терпение у нее иссякло. У меня оно тоже ис­сякло. Но мне деваться некуда.

— Послезавтра она уезжает, — говорю я. — Слу­шай, Джил, не надо никаких одолжений. Хочешь ид­ти или нет?

Я уверяю ее, что мне лично все равно. Скажу, что у нее мигрень. А то мне впервые врать.

— Я пойду, — отвечает Джил. А потом встает и от­правляется в ванную, куда она обычно уходит злиться.

Мы с Джил живем вместе с прошлого августа, имен­но тогда мама и перебралась из Калифорнии сюда, в Лонгвью. Джил хотела порадоваться жизни. И как раз когда мы притирались друг к дружке, заявилась моя мамочка. Только этого нам не хватало. Джил сказала, что у нее так было с первой свекровью.

— От нее никак было не отвязаться, — объясни­ла Джил. — Ну, ты понимаешь. Она меня просто душила.

Откровенно говоря, моя матушка считает Джил нахалкой. С ее точки зрения, Джил — просто очеред­ная девица из целого ряда девиц, которые возника­ли в моей жизни после того, как меня бросила жена. И эта особа, подумать только, претендует на привя­занность, внимание и, возможно, даже на деньги, которые иначе достались бы ей. Заслуживает эта особа уважения? Никоим образом. Я помню — такое не забывается, — как она обозвала мою жену шлюхой еще до того, как мы поженились, а потом снова обо­звала ее шлюхой через пятнадцать лет, когда она уш­ла от меня к другому.

При встречах мама и Джил ведут себя вполне дру­желюбно. Целуются, здороваясь и прощаясь. Обсуж­дают удачные покупки. И все же каждого визита к моей матушке Джил ждет с ужасом. Говорит, мама высасывает из нее все соки. Якобы вечно она всем и всеми недовольна, и не мешало бы ей найти себе ка­кую-нибудь отдушину, как это обычно делают ее ро­весницы. Вроде вязания крючком, или карточных игр в клубе для престарелых, ходила бы чаще в цер­ковь. Да что угодно пусть делает, лишь бы оставила нас в покое. Но моя мамочка нашла другой выход. Она заявила, что уезжает обратно в Калифорнию. Провались он, этот городок, со всеми его обитателя­ми. В нем ведь жить невозможно! Она тут ни за что не останется, даже если ей предложат задаром квар­тиру и шесть таких же впридачу.

Приняв это решение, она дня через два сложила все вещи в коробки. Дело было в прошлом январе. Ну, может, в феврале. Словом, прошлой зимой. Сейчас конец июня. Уже несколько месяцев весь ее дом за­ставлен коробками. Чтобы попасть из комнаты в ком­нату, приходится их обходить или через них переша­гивать. Стыдно, когда мать живет в таких условиях.

Через некоторое время, минут через десять, Джил выходит из ванной. Я отыскал чинарик и пы­таюсь его докурить, прихлебывая безалкогольное пиво и наблюдая, как сосед меняет масло в машине. Джил на меня не смотрит. Она идет прямиком на кухню и собирает тарелки, ложки и вилки в бумаж­ный пакет. Когда она возвращается в комнату, я встаю, и мы обнимаемся.

— Всё в порядке, — говорит Джил.

Интересно, что там такое в порядке. На мой взгляд, всё совсем не в порядке. Но она не отпускает меня и гладит по плечу. От нее пахнет собачьим шампунем. Она приносит этот запах с работы. Он повсюду. Даже в постели. Еще погладила. А потом мы садимся в ма­шину и едем на другой конец города к моей маме.