— Этот пойдет, я его знаю. Точно, будем пускать санитара. Во-первых, санитар имеет доступ к трупам и вполне может от эксперта утаить что-то из вещдоков. Во-вторых, его не знают. И в-третьих, он не дурак, легко справится с заданием.
Тут рассказчик раскашлялся и замолчал. Потом Ильич налил из графина водички и, подойдя к любимому окну, облокотился на подоконник и, попивая мелкими глоточками воду, оглядел класс. При этом его лицо было сурово, брови нахмурены, однако в глазах, совсем-совсем глубоко, пряталась улыбка. И тут снова Серега Бурков тихонько заныл:
— Ну, Александр Ильич, ну рассказывайте дальше, а? Ведь охота ж узнать, кто преступник…
— Не терпится, да?
— Конечно, не терпится, — дружно запричитали все. — Бурков правильно сказал: охота же услышать, чем все кончится…
— Ну, кому сильно не терпится, тот может пройти в соседний класс, где профессор Саркисов принимает экзамен в параллельной группе. Вот там он неторопливо, а может, и нетерпеливо вас выслушает… А то ишь, не терпится им! Тоже мне торопыги нашлись.
При упоминании о профессоре все моментально притихли, замолкли и выжидающе уставились на преподавателя.
Глава 2
— Ладно, — после короткого раздумья сказал доцент и, посмотрев на часы, добавил: — Время еще есть, так что слушайте дальше.
Смысл операции, в которой санитар должен был играть основную роль, по сути роль живца, роль подсадной утки, заключалась в следующем. Следователи обоих прокуратур и ребята из Особого отдела Округа разработали три варианта писем — как раз по числу главных подозреваемых. Легенда была такой: санитар, помогая вскрывать труп убитой, нашел в одежде письмо, в котором она писала о своем любовнике, не называя, правда, его имя. Но в письме были умело прописаны «сведения», с помощью которых можно было вычислить имя любовника-убийцы. Понятно, — пояснил рассказчик, — что информация в письмах была разная, но такая, что позволяла предполагать только одного из подозреваемых.
Далее, с помощью командира войсковой части — он был частично посвящен в план операции — подозреваемого офицера направляли в город, в заранее обговоренные места, где его «случайно» встречал санитар. Там они знакомились, и санитар сообщал, что у него имеется одно интересное письмо, которое он в свое время нашел в одежде убитой, а в этом письме… Короче, если это письмо попадет в «органы», то вам, товарищ капитан (прапорщик, майор), светит червонец, не меньше. Впрочем, письмо в «органы» можно и не отдавать, ведь два трезвых и здравомыслящих человека всегда могут договориться…
Вот в этот-то момент, считало следствие, убийца обязательно себя проявит. Хоть как-то, но проявит: словом, эмоцией или действием. Понятно, что санитара страховали для пресечения возможных нежелательных эксцессов, а офицера после контакта с «шантажистом санитаром» было решено брать независимо от результата беседы и работать с ним хотя бы на чистой психологии и фальшивом письме.
— Так-то, конечно, расколют, — сказал Боря, воспользовавшись тем, что Ильич опять замолчал, — семеро одного не боятся. Хм, а интересно, кто же из них — прапор, капитан или майор — оказался убийцей?
— А вы как думаете?
— А что здесь думать? У нас нет фактов, чтобы думать. Мы можем только гадать, — ответил с ленцой осторожный Боря. — Так кто же?
Ильич усмехнулся и сказал:
— Первым был капитан. Услышав гнусное предложение санитара, он опрокинул на него стол и хотел еще стулом добавить, однако мо`лодцы из Особого отдела его в пять секунд повязали, так и не дав ему разгуляться.
Майор был вторым. Услышав то же предложение, он встал со стула и ледяным голосом посоветовал санитару засунуть письмо в… одно известное место, потом развернулся и спокойно ушел.
Прапорщик, услышав от санитара про письмо, неожиданно вскочил и, не дослушав его речь, бросился бежать, да с такой прытью, что особисты его догнали только в конце квартала.
С задержанными, конечно, побеседовали, очень профессионально побеседовали. В первый день — с капитаном. Он все начисто отрицал, держался уверенно. В конце концов под честное слово о неразглашении он назвал имя и адрес женщины, у которой был в ту ночь. Случай с майором был абсолютно идентичен. Только адреса и имена женщин, у которых они ночевали, были, естественно, разными.
А вот прапорщик через пять минут разговора потребовал бумагу с ручкой и, обливаясь потом и благоухая «запахами», написал явку с повинной. Потом он три с лишним часа строчил признательные показания, из коих следовало, что в те сутки, когда произошло убийство, он — прапорщик — торговал ворованной со склада части тушенкой, крупами и кое-какой амуницией. Назвал, как говорится, все явки, адреса и пароли, раскололся до… ну вы сами понимаете, докуда, — улыбнулся Ильич. — Вот только к убийству прапор тоже не имел ни малейшего отношения, — закончил он.
Вот так след оборвался второй раз, а вся следственно-оперативная машина оказалась у разбитого корыта. Причем разбитого на меленькие щепочки, собрать которые уже невозможно…