Король

– Слышал, горожане вами довольны, господин Прохоров, – символически откушав хлеб-соль, милостиво улыбнулся король. – Молодцы, оборонялись вы стойко… другие б давно сдались ко всем чертям собачьим.

– На том стоим, – воевода приосанился, погладил окладистую бороду и, хитро прищурившись, спросил о присяге: – Вы, государь, как видно, себе присягать потребуете?

– Вовсе нет, – успокоил Магнус. – Я верный вассал царя Иоанна Васильевича, вы не знаете разве? Мой город – его город, мое войско – его войско. Ему присягнули – так тому и быть, никому переприсягать не надо. Оставайтесь управлять Раковором и дальше, только проведите выборы в городской совет, выберите ратманов.

– Так есть ведь уже…

– Есть? Прекрасно, прекрасно. Жду вас вечером на честной пир. Лично вас, супруг, дуче и ратманов с семьями. Ну, и – особо отличившихся воинов. Думаю, таковые у вас имеются.

– А нал о…

– Налоги мы с Иоанном Васильевичем обсудим при личной встрече. Пока тратьте на город. На башнях-то, я смотрю, живого места нет. Ремонт требуется.

– Слава королю! – снова возликовал народ. – Доброму королю Магнусу слава!

На ратушной площади смуглоликий Феденька с мелкими отроками Левкой и Егоркою деловито торговали свежим выпуском «Ливонской правды», на этот раз отпечатанной ушлым Силантием не только на немецком, но и на русском. «Король Магнус Ливонский – любимый зять батюшки-царя Иоанна Васильевича», – утверждалось большими красными буквицами. Дальше шли рекламные слоганы: «Ливония – лучшее государство Европы» и «Его величество Магнус – наш славный король!», а ниже – статьи, в которых весьма красочно описывалась великая дружба царя Иоанна и Магнуса, а также утверждалось, что царь вовсе не намерен вмешиваться во внутренние дела Ливонии и даже вот-вот подарит своему обожаемому зятю Юрьев и Нарву. Все статьи писала и редактировала юная королева Маша, хитро проводившая в жизнь политику, нужную именно ей и ее венценосному мужу. Ну, и – Ливонии, это уж одно и то же.

Успокоенный выпусками «Правды» и специально распространяемыми слухами русский гарнизон Раковора гулял три дня, правда, без особых загулов и эксцессов – по-доброму. Все уже точно знали, что грозный царь Иван Васильевич на них гневаться не будет, а даже и наоборот – вскорости наградит милостями. Это было хорошо, это было славно, и вполне можно было не отказывать себе в кружке-другой трофейного шнапса. Выпить да покричать:

– Слава государям!

– Царю Ивану Васильевичу….

– Магнусу Ливонскому…

– Слава-а-а-а-а!!!

Здесь же, на ратушной площади, почти весь вечер ошивался и отец Грегор, незадачливый шотландский пресвитер. Улыбался, посматривал умильными глазами на Феденьку да украдкой вздыхал, время от времени оборачиваясь и грозя кулаком в сторону ближайшей таверны, откуда доносились пьяные голоса, вой волынки да разухабистые шотландские песни. Ханжой был господин пресвитер, чего уж, ханжой и извращенцем-содомитом, потому как только ханжи обычно извращенцами и бывают. А с Феденькой ему ничего не посветило – увы…

Сашка на объявленном балу не была – устала сильно, да и прихворнула, простудилась, видать. Бросало девку то в жар, то в холод, бывшие при ней отроки испереживались все… А больше никому не было до девчонки дела. Правда, король все же вспомнил, спросил и, узнав о болезни, велел тотчас же прислать рыженькой самого лучшего лекаря. Каковым оказался некий Иоганн Миллер, бывший рижский коновал и большой прощелыга, отличавшийся веселым нравом и редкостным умением впаривать больным (как, впрочем, и здоровым) совершенно не нужные сомнительные «лекарства» типа тертой кожи саламандры или жира из печени повешенного. В начале двадцать первого века этот ловкий парень, несомненно, пристроился бы менеджером в какую-нибудь аптечную сеть, втюхивал бы простакам БАДы и прочую хрень «для профилактики вегетососудистой дистонии и поднятия жизненных сил» и считался бы вполне успешным и состоявшимся человеком. В принципе, он и здесь считался таким же, правда, иногда просто ловили и били – вот и из Риги когда-то пришлось срочно бежать.

– Ну-у, где тут у нас болезная? – войдя в обширные, с низким потолком, покои, предоставленные болящей воеводою по личной просьбе короля, достопочтенный лекарь Иоганн огорошил всех прямо с порога: – Вижу, бледненькая… А это означает упадок жизненных сил. Полный, самый полнейший! В другое время и в другом месте ты, милая, давно б померла бы, – лекарь уселся на проворно поставленную Федькой скамеечку в изголовье больной и продолжал все в том же весело-циничном духе: – Скажу сразу, милая, тебе повезло! Господь не отвернулся от тебя – я хорошо знаком с такого рода болезнями, и прекрасно знаю, как их лечить.

Говоря так, лекарь то и дело брал Сашку за руку, считал пульс, а потом, выгнав отроков, приступил к более тщательному осмотру.

– Снимаем сорочку… ага, ага… позволь, я помогу, милая…

Болящая покорно исполнила требуемое и, оставшись нагишом, скрестила на груди руки.