Король абордажа

— Мерседес! Где ты, Мерседес?

С лица девушки исчезло живое выражение.

— Горе мне! — печально воскликнула она. — Это Инесса! Я должна идти, но вечером я буду молиться и благодарить Господа за тебя.

Она повернулась и поспешила прочь, ее желтые шелковые юбки тихо зашуршали.

Когда с шеи Армитеджа сняли железное кольцо, которое он носил почти целый год, он почувствовал себя заново рожденным. Он никак не мог поверить в то, что теперь у него в новом коричневом кожаном кошельке лежало подписанное свидетельство об освобождении. Вышел и официальный бюллетень, в котором говорилось, что его превосходительство дон Хуан Перес де Гусман имел удовольствие удовлетворить прошение, поданное доном Андреасом де Мартинесом де Амилетой.

На пути домой из карантинного здания виргинцу представилась возможность своими глазами убедиться, что в его жизни произошла перемена. Амброзио, торговец свечами, и Антонио, цирюльник, важно поклонились ему и даже дотронулись до шляп, когда он проходил мимо.

Еще больше улучшили его настроение попавшиеся ему навстречу доминиканцы и иезуиты. Один из церковных священников даже заявил своей пастве:

— Этот лютеранин спас так много католиков, чтобы они могли и дальше служить истинной церкви, что Божья Матерь простит ему многие еретические заблуждения.

— Лучше наслаждаться спасением в раю, — пробурчал брат Иеронимо своему настоятелю, — чем жить в мире, где помогают еретикам. Не могу понять, преподобный отец, почему вы не подали протест архиепископу.

— Я уже обращался к его святейшеству, — вздохнул настоятель, — но он притворился глухим. Однако святая инквизиция в Мадриде узнает об этом. Не сомневайся, сын мой, мы еще увидим, как это порождение сатаны, еретик, наденет желтую рясу и будет корчиться на костре и вдыхать запах своего собственного горелого мяса.

Свободный, но обязанный отработать у дона Андреаса еще пять лет, Армитедж теперь занимал комнатку в маленьком домике, который стоял немного в стороне. Там он мог спокойно заниматься своими исследованиями и все возрастающей практикой.

В то же время ему все труднее становилось скрывать растущую между ним и дониселлой Мерседес привязанность.

— О Давидо, если бы только ты согласился принять католическую веру, — прошептала она однажды, когда они гуляли в саду. — Я уверена, что папа благословил бы нас. Но, увы, ты так упрямо придерживаешься своей веры. Правда?

— Да, — согласился он. — Странно, что мы так держимся за те верования, которым нас научили на рассвете жизни. — Он остановился и взял ее за руку. — Ты, например, ни за что не смогла бы отказаться от своей церкви, верно?

Девушка в изумлении уставилась на него.

— Как можешь ты даже высказывать такое предположение! Даже ради твоей любви, которую я ценю больше всего на свете, не соглашусь я обречь свою бессмертную душу на вечное пламя ада.

Наступила осень, и была назначена дата обручения дониселлы Инессы и дона Карлоса де Монтемайора. Вокруг все говорили о свадьбе, а чувство между Мерседес и Дэвидом все росло и росло.

— Знаешь, любовь моя, — воскликнула она однажды днем, — я узнала, что во Франции мы могли бы пожениться, хотя ты и лютеранин, если ты поклянешься, что будешь воспитывать наших детей в католической вере.

Армитедж взял ее руку и поцеловал. До сегодняшнего дня он лишь осмеливался слегка прикоснуться к ее щеке губами.

Помедлив с ответом, он решил избежать скользкой темы, сказав:

— Если бы я только мог бежать через перешеек. На атлантическом побережье мы нашли бы друзей, а на острове Санта-Каталины оказались бы в безопасности.

Мерседес быстро взглянула на него и рассеянно улыбнулась.

— О Давидо! Разве это возможно?

— Я думаю, что мог бы уговорить индейцев довести нас туда. Они меня любят, и я могу вполне сносно объясняться на их языке.

— Тогда, — Мерседес вспыхнула, словно пунцовый бутон, которых так много распустилось вокруг на ветках деревьев, — после свадьбы сестры Инессы я попрошу маму навестить с визитом мою тетю Иможению в Чагресе. Я уверена, что смогу упросить ее взять тебя в качестве сопровождающего.

— Чудесно! Какая ты умница. — Он просиял и наконец-то, в тени бельведера, он обнял Мерседес и впервые коснулся в поцелуе ее губ, которых до этого не касался никто.

Никто не мог понять, почему в полдень церковные колокола зазвонили так мрачно и торжественно. По городу разнесся слух, что умер король или, по крайней мере, граф Лимос, вице-король Перу. Такое впечатление производила и похоронная тишина, царившая в зале совета губернатора.