Король абордажа

Гинсон подошел к огромной кровати и деликатно прокашлялся, прежде чем отдернуть тонкие шелковые занавески. Адмирал все еще спал, поэтому слуга снова откашлялся, а потом еще раз и наконец произнес:

— Адмирал, сэр, почти десять утра, и ваш врач ждет.

Поскольку спящий все еще не просыпался, то Гинсон тронул хозяина за плечо и шарахнулся в сторону, потому что Морган подпрыгнул, словно развернувшаяся пружина, и схватил его за запястье.

— Отпустите меня, пожалуйста, сэр. Это я, Гинсон.

— Гинсон? — Морган еще не проснулся и таращил глаза, поддергивая спадавшую с плеч ночную рубашку. — Ох, ох! Уйди, ради Бога. У меня голова просто раскалывается.

— Как хотите, сэр, но ваш врач ждет.

— Он все еще здесь? А? А разве гости еще не разошлись?

— Да, сэр, кроме сэра Гарри Пауэрса, его светлости герцога Сомерсетского, и… э… графини Брэйн.

— Проклятье! Я что, никогда от них не избавлюсь? — Он замолчал, потому что зевнул с риском вывихнуть челюсть. Боже! Как тут холодно. — Гинсон, давай одеваться. Знаешь, я все бы отдал, чтобы снова почувствовать тепло ямайского солнца.

Слуга подал ему фланелевый халат с воротником из куницы.

— Между прочим, заходил портной и поставщик свеч.

— Заплати. Заплати им. — Морган яростно закашлялся.

— Извините, сэр, мистер Барр говорит, что у нас нет средств.

Морган вытаращил глаза.

— Этого не может быть! Ведь только в последнем месяце я получил восемь тысяч фунтов.

Гинсон попятился.

— Я не знаю, сэр, но так сказал мистер Барр.

Морган снова зевнул и потряс гудевшей головой.

— Боже Всевышний! Разбили много?

Гинсон подал оловянный таз с горячей водой, от которой шел пар.

— Боюсь, сэр, что ваши гости вели себя не слишком вежливо. Две дамы чуть не подрались, хотя джентльмены их растаскивали. Леди Чартерис упала и, падая, сорвала розовые занавески из Дамаска, а милорд Беркли свалился на хрустальную чашу для пунша и разбил ее вдребезги.

Морган снова закашлялся так, что на лбу у него выступили вены. Когда приступ кашля прошел, то он горько пожаловался Гинсону:

— Эта чаша стоила мне сто гиней. А во сколько мне обойдется этот скандал?

— Мистер Барр, говорит, что примерно в тысячу фунтов, сэр.

— Господи! Это конец, Гинсон. Ничего не остается делать, как подавать петицию о помиловании его величеству. Я не могу два года ждать суда и жить при этом на свой счет. Еще несколько месяцев — и я окажусь полным банкротом и к тому же заболею. А теперь иди и позови врача. Хуже от него не будет, а проклятый ревматизм может пройти.

Босиком он прошелся по комнате, подошел к окну и посмотрел на плотный туман и коричневый смог, который стелился по улице Кларж. Внизу плелся ободранный продавец угля, издавая безнадежные унылые вопли. За ним прошел трубочист и точильщик ножей. Потом проскакал человек в сером длинном плаще.

Из окна второго этажа он смотрел на нескончаемые ряды дымовых труб, извергающих грязно-коричневый дым. Его охватило уныние, которое только усугубляло известие о том, что война с голландцами затянулась и дела идут из рук вон плохо. Неудивительно, что де Ронкильо, новый испанский посол, ведет себя все более заносчиво, потому что он прекрасно знает, что его величество Карл II практически разорился и поэтому вынужден любыми способами избегать войны с Испанией. Да, с момента неудачной битвы в бухте Сол 27 мая 1672 года над ним снова нависла тень виселицы. Он и Модифорд вскакивали при любом внезапном стуке и ждали, что за ними вот-вот придут солдаты.

Морган уселся в кресло и снова почувствовал дергающую ревматическую боль в ногах. Раздался осторожный стук, и он пригласил нового врача войти.

На пороге возникла фигура в простом темном сюртуке с белым воротником и круглой шляпе с темно-красным пером.

— Боже мой! Да это же Дэйв Армитедж!

И виргинец навсегда запомнил, как просияло лицо адмирала, как он бросился к нему с распростертыми объятиями и обхватил его за плечи.

— Я рад тебе, как тропическому солнцу. Гинсон, чертов дурень, почему ты не сказал мне, что это доктор Армитедж?

Слуга низко поклонился. В последнее время характер его хозяина сильно изменился к худшему, он стал чертовски вспыльчивым.

— Но, сэр, я был не уверен…

— А сейчас будь уверен, что тебе надо спуститься вниз, — пророкотал Морган, — и принести лучшего бренди, которое у нас еще осталось! А теперь, Дэйви, рассказывай, как твои дела.

Армитедж поставил на пол чемоданчик с медицинскими принадлежностями и широко улыбнулся.

— Конечно, Гарри, я слышал о том, что ты приехал, но в прошлом году я еще учился в Эдинбурге. И только вчера доктор Гарвей обратился ко мне, чтобы я помог ему разобраться в твоей болезни.

— Холера побери мою болезнь! А как твоя учеба?

— Превосходно. — Армитедж поморщился, расстегивая пряжку на плаще темно-зеленого цвета.

Морган нахмурился.

— Значит, те мучения, которые выпали тебе на долю в Панаме, все еще напоминают о себе и причиняют тебе боль?

Врач криво усмехнулся.

— Да. Я никогда уже не смогу отвести руки назад или поднять выше плеч, не вспомнив при этом заботливого обхождения святой инквизиции. А как твои дела?