— Я попал под дождь, — глаза Доминика прошлись по комнате и остановились на моем открытом чемодане. — И трудно разглядеть лужи в четыре часа утра.
— Почему, черт возьми, ты бродил по Манхэттену в четыре утра?
Его недоверчивые глаза вернулись к моим.
— Я прихожу домой с работы и обнаруживаю, что моя жена ушла, а ее обручальное кольцо в кармане нашей проклятой домработницы. Она не отвечает на мои звонки, и никто из ее друзей не знает, где она. Я думал, ты… — Он сделал глубокий вдох и выпустил его одним длинным, контролируемым выдохом. — Я ходил в места, где ты обычно бываешь, пока не понял, что все они, конечно, были закрыты в такой поздний час. Поэтому я поручил своей команде безопасности прочесать город, пока сам проверял твои любимые районы. На всякий случай. Я не знал…
У меня перехватило дыхание при образе о Доминике, бродящем по улицам под дождем в поисках меня. Это было настолько не похоже на холодного, незаинтересованного человека, к которому я привыкла, что казалось, будто он придумывает сказку вместо того, чтобы говорить правду.
Но доказательства были, и они вызвали новую, мучительную волну боли в моей груди.
Если бы он все время так заботился. Если бы только мне не нужно было уйти, чтобы откопать частичку человека, в которого я влюбилась.
— Когда ты вернулся домой? — тихо спросил я.
Тусклый румянец окрасил его скулы.
— Восемь тридцать.
Через два с половиной часа после запланированного времени вылета. Мне было интересно, забыл ли он о нашей годовщине или помнил, но все равно проигнорировал ее. Я не могла решить, что хуже, но это не имело значения.
Конечный результат был одинаковым.
— Я не специально опоздал на самолет, — сказал Доминик. — Это была чрезвычайная ситуация на работе. Спроси Кэролайн. Комиссия по ценным бумагам и биржам…
— В том-то и дело, — мое прежнее беспокойство исчезло, уступив место знакомой усталости. Не той, что появляется после бессонной ночи, а та, которая формируется годами, которой приходится слушать одни и те же оправдания. —
Челюсть Доминика сжалась.
— Я не могу игнорировать подобные ситуации, — сказал он. — Люди зависят от меня. Миллиарды долларов зависят от моих решений. Мои сотрудники и инвесторы…
— А как насчет меня? Разве я не важна?
— Конечно, да, — он казался озадаченным.
— Даже тогда, когда я рассчитывала на то, что ты придешь, как и обещал? — эмоции застряли у меня в горле. — Неужели это менее важно, чем многомиллиардная корпорация, которая, вероятно, будет в порядке, если ты возьмешь
Напряженная тишина нарастала и почти душила нас, пока он не заговорил снова.
— Ты помнишь наш выпускной год в колледже? — взгляд Доминика впился в мой. — Мы едва виделись за пределами колледжа, потому что мне пришлось работать на трех работах, чтобы хватало на основные потребности. Мы ели чертов рамен быстрого приготовления на наших свиданиях, потому что я не мог позволить себе отвезти тебя в хорошие рестораны, и я пообещал себе, что если когда-нибудь выберусь из этого, то я никогда больше не окажусь в такой ситуации.
Он жестом показал между нами.
— Посмотри на нас. У нас есть все, о чем мы когда-либо мечтали, но единственный способ
— Какая от этого польза, если я никогда тебя не вижу? — мое разочарование достигло критической точки. — Меня не нужен ни шикарный пентхаус, ни одежда, ни самолет. Я бы предпочла иметь мужа. Настоящего, а не только на словах.
Возможно, я не понимала, потому что выросла в обеспеченной семье и поэтому никогда не могла в полной мере ощутить те препятствия, которые пришлось преодолеть Доминику, чтобы достичь всего. Возможно, я была слишком оторвана от жизни, чтобы понять ставки игры на Уолл-стрит. Но я знала себя и знала, что была бы в тысячу раз счастливее есть рамен с ним в его комнате в общежитии, чем когда-либо присутствовать на каком-нибудь модном гала-концерте, украшенном драгоценностями и фальшивой улыбкой.
Глаза Доминика потемнели.
— Все не так просто. У меня нет богатой семьи, на которую можно было бы опереться, если дела пойдут плохо, Але, — грубо сказал он. —
— Может быть, но ты Доминик Дэвенпорт. Ты
Дом этого не понял. Я видела это по упрямому взгляду его глаз.
Борьба истощила из меня всю энергию, и усталость вернулась в десятикратном размере. Мой голос понизился до шепота:
— Это была наша десятилетняя годовщина.
Доминик тяжело сглотнул.