Борьба истощила из меня всю энергию, и усталость вернулась в десятикратном размере. Мой голос понизился до шепота:
— Это была наша десятилетняя годовщина.
Доминик тяжело сглотнул.
— Мы можем уехать сейчас, — сказал он. — У нас еще есть почти два дня. Мы все еще можем отпраздновать нашу годовщину, как и планировали.
Как бы я ни пыталась объяснить, он не понял, почему я была расстроена. Дело было не в физических, материальных вещах, таких как бронирование билетов или столиков на ужин. Речь шла о кардинальном разрыве в наших ценностях и о том, что мы считали важным для хороших отношений. Я верила в качественное времяпровождение и общение; Доминик верил, что деньги могут все исправить.
Он всегда был амбициозным, но раньше я думала, что он достигнет точки, когда будет доволен тем, что имеет. Теперь я поняла, что этой точки не существует. Ему никогда не будет достаточно. Чем больше он приобретал — денег, статуса, власти — тем большего он хотел за счет всего остального.
Я медленно покачала головой.
— Нет.
Проснувшись утром, я не знала, в чес заключается мой план, но теперь он был предельно ясен.
Даже если это убьет меня, даже если проще всего будет упасть в его объятия и погрузиться в воспоминания о том, какими мы были раньше, мне нужно пройти через это. Я уже была оболочкой самой себя.
Если я не выберусь, пока могу, я превращусь в пыль, в не более чем коллекцию потерянного времени и нереализованных мечтаний.
Упрямый блеск в глазах Доминика исчез, сменившись замешательством.
— Тогда пойдем домой со мной. Мы все обсудим.
Я снова покачала головой, пытаясь дышать сквозь иглы, вонзающиеся в мое сердце.
— Я не вернусь.
Он замолчал. Замешательство сменилось осознанием, а затем неверием.
— А́ле…
— Я хочу развестись.
ГЛАВА 6
Слова витали вокруг нас, словно облако ядовитого дыма. Теоретически я понимал, что они означают, но не мог их осмыслить.
Развод означал расставание. Расставание означало разойтись. А разойтись было просто невозможно. Это может случиться с другими людьми, но не с нами.
Ее обручальное кольцо прожгло дыру в моем кармане.
В коридоре хлопнула дверь, и воспоминание улетучилось так же быстро, как и возникло.
Шум в ушах вернулся.
— Ты же не серьезно.
Алессандра просто смотрела на меня, ее глаза блестели от непролитых слез, но на лице читалась спокойная решимость.
Господи, почему мой галстук был таким чертовски тугим? Я не мог нормально дышать.
Я потянулся, чтобы ослабить его, но мои пальцы не нашли ничего, кроме влажного хлопка. Никакого галстука, только тиски на шее и кулак, сжимающий мои легкие.
— Ты никогда не говорила мне, — я опустил руку, гадая, где, черт возьми, мы ошиблись. — До сих пор ты никогда ничего не говорила об этом.
Неужели за последние несколько лет я пропустил больше свиданий, чем следовало? Да. Мы с Алессандрой разговаривали так же много, как раньше? Нет. Но такова была природа построения империи, и я думал, что мы понимали друг друга. Мы были вместе так долго, что нам не нужно было постоянно доказывать друг друга наши чувства.