Король англосаксов

«Счастливы страждущие!», и я тогда обрадовалась этому испытанию, так как Воден испытывает только тех, кого любит.

– Но все твои достойные и изгнанные родственники, эти храбрые витязи, которые возвели короля на престол? – Я утешилась мыслью, – ответила на это королева, – что моления мои за них будут угоднее Водену, долетая к нему не из царских чертогов… Да, дитя мое, я испытала почет и унижения и научила сердце смиряться безразлично в обеих этих крайностях.

– Тебе дана нечеловеческая сила! – воскликнула Юдифь. – Я слышала, что ты с молодых своих лет была такой же кроткой и чуждой земных желаний и скорбей?

Королева невольно взглянула на Юдифь. В глазах ее явилось сходство с ее отцом, признак души, привыкшей владеть своими чувствами. Более опытный наблюдатель, чем молодая девушка, задумался бы невольно над взглядом королевы и задался бы вопросом: не скрывалась ли под всем этим спокойствием затаенная страсть?

– Юдифь, – проговорила королева с чуть заметной улыбкой, – есть мгновения, когда все то, что дышит, подчиняется общим стремлениям жизни человечества. В моей суетной молодости и я читала, размышляла и мечтала только об одних знаниях… Я бросила потом эти ребяческие мечты и призраки и если вспоминаю их, то только для того, чтобы озадачить школьника головоломными загадками науки… Но ведь я не за тем послала за тобой, дорогая Юдифь; еще раз умоляю тебя повиноваться воле нашего властелина и обречь свою молодость на служение храму.

– Не могу и не смею… Это мне не по силам! – прошептала Юдифь, закрыв лицо руками.

Королева взяла эти нежные руки ее и, посмотрев на бледное встревоженное личико, спросила печально:

– Так ты не хочешь, милая? Сердце твое привязано к суетным мирским благам? И к мечтам о любви?

– Вовсе нет, – отвечала уклончиво Юдифь, – но я дала уж слово не быть никогда жрицей.

– Ты дала его Хильде?

– Хильда, – отвечала ей с живостью Юдифь, – не дозволит мне этого! Ты знаешь ее твердость и ненависть…

– К законам нашей веры? Да, это-то заставило меня приложить все старания, чтобы оградить тебя от этого влияния… Но ты дала, конечно, обещание Хильде?

Юдифь не отвечала.

– Кому ж ты обещала: женщине или мужчине? – пристала королева.

Но прежде, чем Юдифь успела ей ответить, дверь прихожей отворилась: в нее вошел Гарольд. Быстрым спокойным взглядом окинул он двух женщин, и Юдифь вскочила с места; прекрасные глаза ее засверкали от радости.

– Добрый день, сестра! – сказал граф королеве. – Я пришел к тебе в роли непрошеного гостя! Нищие и друиды не дают тебе времени беседовать с братом.

– Это упрек, Гарольд?

– Нет! – ответил он дружески, посмотрев на сестру с видимым состраданием. – Ты одна только искренна посреди лицемеров, окружающих трон, но ты и я расходимся в способах поклонения Создателю вселенной: я чту его по-своему!

– По-своему, Гарольд? – спросила королева, качая головой, голосом, отзывавшимся гордостью и нежностью.

– Да, как я научился от тебя же, Юдифь, когда я стал благоговеть перед делами греков и доблестных римлян и решил в душе поступать, как они.

– Правда, правда! – созналась печально королева. – Я совратила душу, которая, быть может, нашла бы себе иные предметы подражания… Не улыбайся так недоверчиво, брат; поверь мне, что в житии убогого и смиренного нищего кроется больше мужества, чем в победах Цезаря и поражении Брута!

– Все это может быть, – ответил ей Гарольд, – но из одного дуба вытачивается и дротик и костыль, и руки, недостойные владеть первым из них, владеют другим. Каждому предназначен его жизненный путь, и мой – давно уж избран… Но довольно об этом! Сообщи мне, сестра, о чем ты говорила с прекрасной Юдифью, что она так бледна и, видимо, встревожена? Берегись, сестра, превращать ее в жрицу! Если жрицу Альгиву отдали бы за Свена, он не скитался бы теперь, всеми отвергнутый, на далекой чужбине.

– Гарольд, Гарольд! – воскликнула королева, пораженная его выходкой.

– Но, – продолжал граф голосом, звучавшим красноречием взволнованной души, – мы не рвем свежих листьев для своих очагов, а жжем в них сухие. Незачем губить юность; пусть она мирно слушает звонкое пение птичек. Пар исходит от сочной зеленеющей ветки, брошенной в огонь; жгучие сожаления овладевают сердцем, отрезанным от мира в полном расцвете молодости.

Королева ходила в волнении по комнате. Через некоторое время она указала Юдифи на молельню и проговорила с принужденным спокойствием:

– Поди туда и стань смиренно на колени; умоли Водена, чтобы он просветил твой рассудок и дал тебе спокойствие… Я хочу на свободе поговорить с Гарольдом.

Юдифь вошла в молельню. Королева смотрела с нежной лаской на девушку, склонявшую свою головку для усердной молитвы. Притворив плотно дверь, она подошла к брату и спросила его тихим, но ясным голосом:

– Ты любишь эту девочку?

– Сестра, – ответил ей задумчиво Гарольд, – я люблю ее, как мужчина способен любить женщину, то есть больше себя, но меньше тех целей, для которых дана нам наша земная жизнь!