Король англосаксов

За стеной находился каменный бассейн, через который струилась вода, выходившая где-то неподалеку из недр земли. Тут лежали раненые, радовавшиеся, что могут хоть утолить свою жажду и что лихорадочное состояние избавляет их от ощущения голода. Между ними скользила почти превратившаяся в скелет фигура придворного медика, разделявшего свою красную мазь и бормотавшего какие-то непонятные фразы. При виде его больные слабо улыбались, предчувствуя, что все его старания тщетны. В другом месте сидели группы воинов, оставшихся невредимыми, и разжигали огонь, на котором должен был готовиться их обед. Лошадь, собака и овца, назначенные в жертву голодным желудкам, еще бродили вокруг огня, тупоумно глядя на него и не подозревая, что через несколько минут они уж будут жариться на нем. Кроме этих трех животных не было ничего, годного в пищу, и несчастным осажденным теперь уже буквально предстояла голодная смерть.

Ближайшая к центру стена имела громадную брешь, в которой стояло трое мужчин, взгляды которых с выражением страшной ненависти были обращены на Гриффита.

Это были три принца из древней линии, которым казалось ужасным унижением быть вассалами Гриффита. Каждый из них имел когда-то трон и дворец, правда деревянный, – карикатуру дворцов, в которых восседали их предки. Все они были покорены Гриффитом в дни его славы.

– Неужели мы должны умереть с голоду в этих горах из-за человека, которого Бог давно оставил и который даже не мог сберечь своего обруча от кулаков саксонца? – шептал один из них, Овен, глухим голосом. – Как вы думаете: скоро настанет его час?

– Его час настанет тогда, когда лошадь, овца и собака будут съедены и когда все в один голос начнут кричать ему: «Если ты король, то дай нам хлеба!» – сказал Модред.

– Еще хорошо, – вставил свое слово и третий принц, почтенный старик, опиравшийся на массивный серебряный посох, но прикрытый лохмотьями. Хорошо, что ночная вылазка, которая была предпринята только из-за голода, не достигла своей цели, то есть не доставила провизии, иначе никто не отважился бы остаться верным Тостигу.

Овен принужденно засмеялся.

– Как можешь ты, кимр, говорить о верности саксонцу-разбойнику, опустошителю, убийце? Если б Тостиг и не предлагал нам хлеб, то мы все-таки должны бы остаться верными нашей мести и снести голову Гриффиту… Ш-ш-ш! Гриффит пробуждается из своего оцепенения… смотрите, как мрачно блестят его глаза!

Король, действительно, приподнялся немного, оперся на локоть и с отчаянием огляделся вокруг.

– Сыграй нам что-нибудь, бард, – произнес он. – Спой нам песню, которая напоминала бы прежние дни!

Бард поспешил исполнить его приказ, но порванные струны издали только глухой, неприятный ропот.

– Благозвучие покинуло арфу, о, государь! – проговорил бард жалобно.

– Так! – пробормотал Гриффит. – А надежда покинула землю!.. Варя, отвечай мне: ведь ты часто славил в моем дворце умерших королей… будут ли когда-нибудь славить и меня? Будут ли рассказывать потомству о тех славных днях, когда князья повисские бежали перед мной, как облака бегут перед бурей?.. Будут ли петь о том, как корабли мои наводили ужас на всех моряков?.. Да, хотелось бы знать мне: будут ли петь о том, как я жег саксонские города и побеждал Рольфа гирфордского… или же в памяти останутся только мой стыд и позор?

Бард провел рукой по глазам и ответил:

– Барды будут петь не о том, как перед твоим троном преклонялось двадцать князей и как ты побеждал саксонцев, но в песнях их будет описываться, с каким геройством ты защищал свою землю и какой славный подвиг совершил на пенмаен-маврской вершине!

– Больше мне и не надо… и этим одним увековечится мое имя, – сказал Гриффит.

Он взглянул на Альдиту и проговорил серьезно:

– Ты бледна и печальна, моя супруга. Жаль ли тебе трона или мужа?

Не участие или любовь выразились на надменном лице Альдиты, а один ужас, когда она ответила:

– Что тебе за дело до моей печали!.. Ты теперь ведь выбираешь только между мечом или голодом. Ты презираешь нашу жизнь во имя своей гордости. Так пусть же будет по-твоему: умрем!

В душе Гриффита происходила борьба между нежностью и гневом, которая ясно отразилась на его лице.

– Но смерть не может быть для тебя страшной, если ты любишь меня! воскликнул он.

Альдита отвернулась с содроганием, и несчастный король неподвижным взором смотрел на это лицо, которое было так прекрасно, но не было согрето чувством. Смуглые щеки его побагровели.

– Ты желаешь, чтобы я покорился твоему земляку, Гарольду, чтобы я… я, который должен бы быть королем всей Британии, вымолил у него пощаду?.. О, ты, изменница, дочь танов-разбойников! Ты прекрасна, как Равена, но я не Фортимер для тебя!.. Ты с ужасом отворачиваешься от своего супруга, который дал тебе корону, и мечтаешь о Гарольде…

Страшная ревность звучала в голосе короля и сверкала в его глазах, между тем как Альдита вспыхнула и надменным движением скрестила на груди руки.