Что-то тревожило Рэндалла. Что-то помимо того естественного соображения, что он сидит на краю пропасти и готов совершить самый рискованный шаг в жизни. Что впереди его ждет практически ледяная вода, в которую ему предстоит уйти с головой и вынырнуть — или не вынырнуть — неизвестно когда. И неизвестно, куда она его увлечет. Чувство было такое, будто он что-то упустил. Что-то такое, что способно вывернуть наизнанку весь его замечательный план. Поэтому он медлил. Вряд ли у него хватит сил, спустившись, подняться обратно, буде он передумает.
Он закрыл глаза, прислушался к себе и в отчаянии прибег к последнему испытанному средству.
— Черт-черт, поиграй да отдай!
Если и после этого утерянная мысль не вернется, будь что будет. Он таки заставит себя спуститься вниз, потому что самое страшное, что довелось ему испытать в жизни, неотвратимо притягивает его. Он не мог противиться силе этого колодца, магии своего собственного ледяного ада.
Озарение вспыхнуло, как молния, как греческий огонь. Кто сказал, что Райбер-Псих не знал об этом ходе?
Если у двинутого предка хватило упорства выследить каждую крысиную нору, разумно предположить, что и летописи он тоже прошерстил так, что любо-дорого. Почти наверняка у него хватило дотошности выяснить, куда выходил рукав Римана-Призрака. А если Райбер и вовсе отвел его во двор, сделав тот, главный рукав тупиковым? И даже если он там не заложен вовсе, никто не гарантирует, что туннель с желанного конца не замкнут этакой симпатичной частой решеточкой, возле которой, по ею сторону, покоятся чьи-нибудь обмытые косточки. И даже если не так, кто знает, насколько за минувшие века мог подняться уровень воды в подземельях. Никто его не измерял, и были вещи, которые он просто не в состоянии был сделать один, не привлекая никого на помощь.
«Убьюсь я с этой романтикой!»
Вся его затея с подземно-подводным исходом была очевидной романтической глупостью. Чушь собачья. Он собирался бежать от опасности куда более эфемерной, чем та, которая ждала его внизу. Это было еще глупее, чем свалиться вниз головой в ту ледяную яму. Куда еще заведет его страсть к необыкновенным приключениям? Не на них ли он шею сломит?
А может быть, и нет. Может быть, он всего лишь ищет оправдания собственной трусости. Рэндалл глянул вниз, и голова его закружилась так, что ему пришлось вцепиться в стойки пота. Он не мог спуститься. Это был его предел. Та вещь, через которую он переступить не мог. Его собственная могила. Та неизмеримая разница меж намерением и действием, которая не преодолевается даже силой духа, то, что в принципе уже не зависит от тебя. Те, кто не способен убить даже ради самообороны, испытывают нечто похожее.
С другой стороны, это было открытие. Рэндалл впервые столкнулся с тем, что он не мог сделать. Не потому, что ему кто-то мешал. Он просто этого не мог. И все. Наверное, в этот момент он вырос. Ради спасения жизни, как он думал, или личности, что наверняка, ему придется выдумать что-то менее невероятное, но более действенное. И гораздо более быстро.
Сейчас он снова заглянул в лицо своему самому большому страху, от которого, собственно, и собирался бежать. Больше всего он боялся остановиться, сесть в угол, поджав колени под самый подбородок, съежиться, стать очень маленьким и глядеть, как вокруг него вырастают из углов зловещие темные тени. В его сознании они были как-то связаны с его персональным адом. Это было именно то чувство, которое он испытывал в пожирающем его замке Констанцы, и именно оно гнало его прочь. Чем больше он задумывался, чем меньше двигался, тем мельче и беззащитнее казался самому себе. Собственная неподвижность несла ему смерть.
Он бросил колодец открытым, потому что цепь мешала задвинуть обратно тяжелый щит, а выкрутить бадью обратно У него одного — да и не у одного него — не хватило бы сил. И пошел спать.
Рэндалл преувеличенно размашисто шагал по слабо освещенным коридорам замка. Если бы он видел себя, то сравнил бы с раздраженным привидением. Ему казалось, что он полная бездарность, и он не замечал ничего вокруг себя. Подошвы звонко щелкали в пол, и, как обычно, кровь била в виски в том же ритме.
Он и правда никого и ничего не видел, находясь в том состоянии, которое в другое время и в другом месте называют автопилотом. Он ходил здесь, в темноте и при свете тысячи раз и мог найти дорогу в свои покои из любой точки замка даже с полностью завязанными глазами, но пики, внезапно скрещенные перед его носом, сбили его с шага и с мысли.
— Куда?
Перед ним была его собственная дверь. Они были его собственной стражей. И тем не менее они его не знали. Рэндалл моргнул и сосредоточился. Разумеется, готовясь смыться, он надел курточку Раиса в черно-зеленую «шахматку». Тот спал и кражи не заметил. Цвета говорили о том, что он служит королю.
Бесенок, живший в нем, подтолкнул сыграть с ними шутку. Будут знать, как путать короля!
— Я же Райе, — заныл он. — Я не могу не ходить, если он меня посылает.
Они переглянулись, но пики не убрали.
— Нам приказано ночью никого не пускать…