Привыкший есть из металлической посуды, пусть сколь угодно ценной, он с изумлением разглядывал на просвет крохотные, на глоток, чашечки из тончайшего фарфора, расписанные лепестками, из которых полагалось пить горячий, душистый хиндский напиток, блюдца с пирожными, молочники и сливочники и маленькие стеклянные ложечки для мороженого. Он почти не видел лица своего хозяина из-за огромного букета белой сирени, водруженного в центр стола. Пахло лимонами. Прислуживал один только Дрисколл, старый камердинер Камбри, и Рэндалл отметил, что старики понимают друг друга с полувзгляда. Он разговаривал с ними обоими, неосознанно шлифуя умение говорить с незнакомыми людьми, обещавшее стать частью его будущих великих побед. Впервые в жизни ему удалось объесться воздушных вафель со сливочной начинкой. И если это не называлось счастьем, то иного слова в мире для этого не существовало.
Шум и топот в нижнем зале привлекли их внимание, когда завтрак плавно завершался, и апельсинные корки усеивали поверхность стола, и оба уже полагали, что связи меж ними Установлены навсегда.
— Королевская почта!
— Что, — переспросил сэр Эверард, насмешливо округляя глаза, — опять?
— Этот — настоящий, милорд, — почтительно сказал Дрисколл, поднявшийся с докладом. — Прошу прощения. Ваше Величество. Он предъявил значок и документ.
Выглядел он хмурым.
— Пригласи королевского гонца к нам, — распорядился сэр Эверард, промокая губы льняной салфеткой, как и все здесь — превосходного качества. Они с Рэндаллом погрузились в недолгое ожидание.
Молодой человек в черно-зеленом поднялся к ним, пошатываясь от усталости, и преклонил колено в центре комнаты, как это положено было делать, официально обращаясь к лорду ранга Камбри. Судя по тому, каким изможденным выглядело его лицо, он скакал день и ночь, стремясь передать чрезвычайно важное сообщение. Рэндалл наблюдал за ним с почти профессиональной заинтересованностью. Почти коллега.
— Милорд, — сказал юноша с северным акцентом, — мой господин, граф Хендрикье, рассылает гонцов во все верные короне доминионы. Чрезвычайное несчастье.
— Граф Хендрикье? Мне казалось, это королевская почта. С каких пор Брогау распоряжается ею от своего имени?
Рэндалл молчал, не сводя глаз с черных ленточек на рукаве гонца, хорошо видимых с места, где он сидел, и упрямо отказываясь распознать в них очевидный знак королевского траура. Кто-то умер? Сэр Эверард, похоже, к старости ослаб глазами.
— С тех пор, — ответил гонец хорошо поставленным, невозмутимым голосом, — как прервалась линия наследования Баккара. Король Рэндалл умер.
Рэндалл в своем кресле закашлялся так, что прервал обоих собеседников, тем самым заставляя их обратить на себя внимание. Он бы поклялся, что гонец в мгновение ока оценил скандальный цвет его одежды. Но он был Голосом своего господина и не имел права на собственное мнение, тем более на комментарии. Однако брови его шевельнулись.
— Король Рэндалл злодейски убит в собственной спальне — провозгласил он трубным гласом. — Пекуоллы убили его но подосланные ими убийцы схвачены, признались… и повешены.
— О, несомненно!
— …и повешены.
— Пекуоллы? — недоуменно переспросил сэр Эверард. — Кто это?
— Какие-то личные враги Хендрикье, — машинально отозвался Рэндалл. — Мелкий, но крикливый род. Не удивляюсь, что он нашел способ от них отделаться. Одной стрелой двух зайцев, так сказать… Вполне в его духе. — Он осекся и посмотрел на обоих взрослых округлившимися глазами. — То есть как это — убит?! А… я?
— Граф Хендрикье также спешит предупредить лордов верных земель, что из замка при невыясненных обстоятельствах исчез двойник-миньон государя Райс. Ожидается, что он будет выдавать себя за государя. Следствием рассматривается вопрос о причастности упомянутого миньона к убийству, а посему граф повелевает того, в чьей власти окажется миньон, не мешкая, выдать его правосудию. Буде признан невиновным, он возвратится к отцу и матери. В противном случае понесет заслуженную кару.
— Какого черта! — взорвался Рэндалл. — Брогау знает нас обоих достаточно хорошо, чтобы не спутать даже спьяну… Королева опознала тело?
— — Про то мне неведомо, — отвечал гонец с лучшей своей невозмутимостью. — Но люди говорят, там нечего было… в общем, ничего определенного сказать было нельзя.
— Я был прав, — прошептал Рэндалл в полном ошеломлении, как будто заглянув в лицо страшной тайне. — Я был прав, когда все другие ошибались! Он замышлял сделать это и он это сделал. Он убил Раиса и выставил его за меня.
Совершенно инстинктивно он попытался съежиться в кресле и даже потянул колени к подбородку. Одно дело — представлять себя героем и жертвой и совсем другое — сделаться ими на самом деле. Оказывается, это страшно.
Однако хотя бы один из присутствующих твердо знал свои полномочия.
— Мой господин утверждает, что король мертв, — заявил королевский гонец юнцу, бесстыдно выряженному в черное. — Я был бы плохим слугой, когда бы поставил его слова под сомнение.