Ах какая выпала ему юность! Рэндалл захлебывался волей, которой сэр Эверард благоразумно предоставил ему ровно столько, сколько он был в состоянии переварить, и которой он был полностью лишен на протяжении всей первой половины своей жизни. Воли, какую он никогда не получил бы дома, будучи ограничен своим чрезвычайным статусом и занимаемым местом, даже если бы на его жизнь никто не покушался. Король — самая статичная фигура на шахматной доске. Солнечный мир Камбри, в котором в ноябре зима еще и не начиналась, а в феврале о ней уж и думать забыли, казалось, создан был для его бурлящей деятельной натуры. Рэндалл жить не мог, когда мир не вращался вокруг него, а этот мир вдобавок делал это с удовольствием.
Сэр Эверард де Камбри, которому Бог послал долгую жизнь, воспитывал государя как своего наследника, без обиняков давая окружающим понять, что ежели тот пожелает удовлетвориться в жизни только лишь его наследством, то все станется по слову его. И уверенность его, кстати сказать, была разительна. Если державный Север в один голос твердил о самозванце, игрушке в руках чужих политических интересов, то Юг в пику извечному своему сопернику, испокон веку акумулирующему в себе власть, нахлебнику на плодородии Камри, провозгласил Рэндалла Баккара Единственно Возможным Королем из всех, заявивших свои права. Сэр Эверард не был пустым местом. Отнюдь. Он знал, кто из его вассалов, а также лордов, зависимых или равных, какой ищет выгоды и чьему самолюбию как польстить, и, разумеется, круто замесил свое тесто на этой политике. Благодаря ему тщеславный крикливый, пестрый Юг стоял за Баккара горой. Но Рэндаллу, во-первых, этого было мало, а во-вторых… вокруг кипела слишком бурная река жизни, чтобы вот так, не поплескавшись вволю, заняться делами суровыми, скучными да еще и передоверенными кому-либо в силу малолетства или недостаточной образованности. Он не спешил. Великое государство никуда не денется: Гайберн Брогау обращался со страной бережно, скопидомно, серенько, не прославившись ничем, кроме цареубийства. Не понеся, кроме обширного Юга, никаких территориальных потерь, но Юг Рэндалл не считал потерянным.
А потому он прилежно просиживал штаны и скамьи в просторных университетских аудиториях, полных взвешенной в воздухе золотистой пылью. Бывало, страдая чувством переполненности мозга, когда череп трещит по швам и саднящая боль разъедает перенатруженные сосуды глаз изнутри, он и не видел ничего, кроме пыли, и временами ему казалось, что тут, кроме пыли, ничего и нет, а все остальное — всего лишь танцы света на ее обманчивом покрывале. Магия, не иначе.
Но магия, чреватая реальной властью. И потому наползающие друг на друга колонки цифр повергали его в восторг, когда он видел стоящий за ними смысл. Единым взглядом он охватывал все многоцветье играющих в жарких небесах флагов и парусов в нескончаемой суете раскаленного порта. Помимо упоения красотой, помимо чарующего юность зова дальних дорог и верхних ветров, за которые молодость продает душу, это было реальное могущество, именно то, что позволяло Югу откровенно наплевать на эмбарго Севера и цвести своими собственными богатством и славой. Никто из соседей не собирался в угоду Брогау отказываться от выгодного рынка, лежащего на торговых путях посреди всех земель. Камбри экспортировал виноградные вина, мясной кот а также строевой и отделочный мрамор голубиных расцветок. Сюда свозили тончайший расписной фарфор, узорчатые и прозрачные ткани с Востока, породных коней и стекло полыхающее из своей толщи разноцветным огнем, из-за Южного моря, диковинные пряности ценой в пятьсот бон за наперсток, зеркала и руду с Западных Островов, формально обязанных проходить досмотр у владельцев Хендрикье, но находивших лазейки и изыски, дабы протолкнуть товар туда, где за него платили больше. Рудой промышляли самые отъявленные пираты, способные при нужде оказывать сопротивление даже королевским флотам, буде те попытаются лишить их выгоды. Из всего этого вырастали невидимые нити межгосударственных связей, механизм сопричастности силе, управляющей миром. Определенно, страсть. Определенно, не из худших.