Без стука открыв директорскую дверь, Гуров увидел сидевшего за своим столом Амосова. Выглядел он так, что если бы Лев был врачом, то ни за что не выписал бы Николая Николаевича в таком состоянии. Лицо не просто бледное, а какое-то помятое. Под стать ему была и рубашка. Неизвестно, где провел Амосов эту ночь, но она, скорее всего, была бессонной, и в благотворительный фонд он явно отправлялся не из дома.
При виде полковника директор фонда вздрогнул и в глазах отразилась целая гамма чувств, главным из которых был страх, хотя он попытался скрыть его. Амосов поправил стопку документов, бесцельно перекладывая ее с места на место, потом пригладил волосы, выдавил из себя вежливую улыбку и произнес:
– Добрый день. Рад вас видеть.
– Вы ничуть не рады меня видеть, Николай Николаевич, – спокойно проговорил полковник, проходя в кабинет и усаживаясь в кресло. Это было точно такое же кресло, как и в апартаментах главного бухгалтера, – кожаное, скользкое и неудобное. – Не нужно, не нужно, не притворяйтесь и не возражайте, – махнул он рукой, видя, что Амосов гордо приподнялся, пытаясь что-то объяснить.
После этих слов Николай Николаевич как-то стушевался и осел в кресле. А Гуров продолжал:
– Меня, собственно, интересуют только два вопроса. Почему вы сбежали из больницы и где провели эту ночь?
Амосов поднес руку к галстуку, поправил узел, ослабляя его, поднял на Гурова воспаленные глаза и медленно проговорил:
– В больнице мне было невмоготу. Вы должны понять. Мне крайне тяжело. А эта изоляция, это одиночество… Невыносимо!
Внимательно выслушав директора фонда, Гуров заметил:
– Вы покинули больницу тайно. Если бы то, что вы сейчас говорите, было правдой, вы действовали бы по-другому. Вам не нужно было бы скрывать своих планов, вы спокойно объяснили бы все лечащему врачу. И отправились бы домой, а не неизвестно куда. Где вы провели эту ночь?
Амосов молчал. На лбу его залегла глубокая складка. Гуров выждал больше минуты, после чего произнес уже резко:
– Не мне вам напоминать, что мы расследуем убийство вашей дочери, Николай Николаевич! Убийство! И мне казалось, что вы должны быть заинтересованы в том, чтобы оказывать нам посильную помощь. Вы же сейчас поступаете совершенно нелогично. Я пытаюсь понять почему, и я это выясню. Обязательно. Даже если вы будете всячески мне в этом препятствовать!
– Я не препятствую! – хрипло произнес Амосов. – Неужели вы думаете, я не хочу узнать, кто убил Дану? Ладно, я признаюсь! Признаюсь! – выкрикнул он тонким голосом. – Я потому и сбежал из больницы, что хотел сам выяснить это! Сам!
– Что заставило вас пойти на такой шаг? – в упор спросил Гуров.
Амосов со вздохом прижал руки к вискам, взъерошил волосы. Он уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, как в коридоре послышался посторонний шум. Тяжелые шаги, громкие голоса… Амосов в удивлении уставился на дверь, которая в следующее мгновение распахнулась, пропуская внутрь целую толпу. Первыми на пороге появились два человека в форме, а за их спинами виднелись несколько в гражданской одежде. Процессию возглавлял невысокий щупленький человек с погонами майора и цепким, пронзительным взглядом темно-коричневых глаз. Он мрачно и строго окинул взглядом Амосова и Гурова, после чего сухо произнес:
– Майор Коренной, убойный отдел. Господин Амосов, я так понимаю?
– Да, – удивленно проговорил Николай Николаевич, чуть приподнимаясь. – А…
– Вот постановление на обыск. – Перебив его, майор протянул Амосову ордер.
Тот с непонимающим видом взял его, автоматически пробежал глазами и пробормотал:
– Ничего не понимаю… Это ерунда какая-то, ошибка!
– Это не ерунда, а подписанный прокурором ордер, – сурово поправил его майор, молча выдернул постановление из рук оторопевшего хозяина кабинета и, не обращая больше на него никакого внимания, кивнул своим подопечным: – Приступайте!
Двое из них сразу прошли вперед и принялись методично осматривать шкафы. Один подошел к Амосову и сказал:
– Стол освободите, пожалуйста.
Амосов в полной растерянности отошел в сторону, зашуршав стулом. Гуров, тоже пока не улавливая сути происходящего, встал у окна, наблюдая за действиями непрошеных гостей.
Эти люди не были ему знакомы – они из убойного отдела другого района. Не знали они в лицо и Гурова, хотя, возможно, и слышали его фамилию. Но полковник пока что не спешил представляться.
В этот момент в кабинет протиснулся высокий шкафообразный мужчина, очень коротко стриженный, что позволяло несколько сгладить явно намечавшуюся лысину. На вид ему было около сорока лет. Взгляд его был острым и колючим. Он подошел к Коренному и негромко, но очень уверенно спросил:
– А на каком основании все это происходит?
– Да! – словно почувствовав поддержку, подал голос и Амосов, видя, как из шкафов вынимаются и небрежно кладутся на пол бумаги и коробки. – Что за самоуправство?
Майор Коренной не удостоил обоих ответа. Он молча открыл одну из коробок и вывалил содержимое на пол. Оттуда посыпались какие-то бумаги и свертки.
Николай Николаевич побагровел и громко воскликнул:
– Да что это за хамство такое? Я буду жаловаться вашему руководству!