Король без трона. Кадеты империатрицы

Эти наглядные доказательства ослабления могущественнейших монархов еще пуще опьяняли экспансивную толпу. Она упивалась сознанием своих непрерывных побед как старым, крепким вином и с присущим ей фанатическим энтузиазмом прославляла имя героя, посылавшего ей издали главные трофеи своего победного шествия.

И вся толпа, опьяненная, упоенная своим торжеством, ревела в унисон прославления великого и непобедимого вершителя судьбы, властно и неизгладимо занесшего свое имя на скрижали истории.

— Да здравствует император!

Боран с дочерью употребили добрых два часа, чтобы среди этой вакханалии апофеоза добраться до военного министерства. Но — увы! — их постигло глубокое разочарование: там тоже праздновали победу и присутствия не было.

На следующий день их странствование было удачнее; им удалось получить некоторые сведения: раненые, в виду их тяжелого положения, передвигались очень медленно. Во Франции они должны были быть недель через пять-шесть. Ехать им навстречу не советовали, так как госпитальный обоз не придерживался определенного маршрута, а выбирал наилучшие пути сообщения. Администрация приложила все свои старания, чтобы обставить раненых наивозможно лучше и комфортнее. Уход за ними хороший. «Администрация»! Ах, это магическое слово тогда, как и теперь, как и всегда, зажимало все рты.

Отец и дочь покорились и стали ждать. Но эта инертная покорность обстоятельствам нелегко далась бедной Рене. Она исстрадалась, измучилась, днем и ночью считая минуты, занятая исключительно одной только мыслью.

XV

В то же самое время однажды утром в замке Депли близ Компьена раздался резкий, продолжительный вопль.

Пробегая, по своему обыкновению, военный бюллетень, Изабелла прочла о разрушении всех своих надежд, о гибели всех своих привязанностей, о великих потерях своей семьи. На ее страшный, нечеловеческий крик поспешно прибежала мать. Несчастная предчувствовала свое горе. Она схватила листок, валявшийся у ног ее обезумевшей дочери, прочла, в свою очередь, и под сводами старого замка раздался двойной вопль, полный нечеловеческой муки и скорби.

Сбежавшаяся прислуга без слов поняла причину этого отчаяния, поняла несчастье, обрушившееся на старый замок.

Первой все-таки овладела собой госпожа д’Иммармон.

— Наденьте глубокий траур! — сказала она прислуге. — Ваш господин погиб в бою с неприятелем. Точно так же погиб и господин де Прюнже. Господь послал нам тяжкое испытание. Покоримся Его святой воле!

Грустное известие тотчас же разнеслось по всем окрестностям. Все искренне сожалели о гибели этих двух молодых цветущих и симпатичных юношей. Все окрестные соседи — дворяне поспешили в замок Депли, чтобы выразить осиротевшим женщинам свое искреннее и горячее соболезнование.

Строгие и величавые в своем безысходном горе, они обе молча принимали знаки сочувствия к своим великим утратам. Не подлежит ни малейшему сомнению, что все эти соболезнования ничуть не утешили их; они терпели их как неизбежную дань их высокому положению, не более. Но, когда наступил вечер и они остались вдвоем с глазу на глаз, непомерная тяжесть их огромного горя обрушилась с новой силой на их хрупкие плечи.

— Изабелла, — отрывисто начала госпожа д’Иммармон, — я достаточно видела жизнь… Я потеряла мужа, теперь — сына Жака… — в ее голосе прозвучало сдержанное рыдание, — и своего второго ребенка, которого я воспитывала как своего родного сына, — Жана… Я не в силах, понимаешь, не в силах жить дольше в этих стенах, видевших их счастливое детство, в этих стенах, которые они покинули для того, чтобы пойти на смерть. — Она вздрогнула всем телом и дико осмотрелась по сторонам. — Я не могу, мне здесь все ненавистно! И общество людей мне тяжело… Днем, когда нас окружало столько посторонних, я пришла к окончательному решению и не изменю его… А ты, Изабелла, ты молода, тебе еще нет и двадцати лет… Поезжай в Англию, там у тебя есть родня. У тебя вся жизнь впереди. Время все залечивает, залечит оно и твои тяжкие раны. Наступит момент, когда ты снова будешь в силах и смеяться, и петь, и любить… Полюбят и тебя… Ты слышишь, Изабелла?

— А вы, матушка? — глубоким голосом промолвила Изабелла. — Вы еще не сказали мне, к какому решению вы пришли для себя?

— Я? В мои годы и при моем горе отказываются от всего на свете, ищут только мрака, чтобы укрыться в нем от посторонних взглядов, плакать на свободе и вспоминать былое. Я испрошу у своей тетки де Конши, настоятельницы монастыря кармелиток, занять одну из келий вверенного ей монастыря. Эта келья заменит мне могилу.

— Ах, так, значит, и вы покидаете меня?

Мать невольно вздрогнула: столько глубокого трагизма звучало в этом возгласе Изабеллы.

— Я не покидаю тебя. Если хочешь, то уйдем туда вместе.

— Нет! — резко промолвила молодая девушка. — Я не верю больше в Бога.

— Изабелла, дитя мое!..

— Что делать! Это так, и я признаюсь вам в этом. Я не верю больше в Бога, беспощадно мучающего Свои несчастные творения. Поэтому меня не привлекает к себе ни монастырская тишина, ни сень креста. Я знаю, что там мне не найти покоя. Но есть нечто иное… больше… и лучше.