Король без трона. Кадеты империатрицы

— Не троньте его! — воскликнула она. — Он спас меня. Если бы не он, то мне теперь только и осталось бы умереть!

Тут сцена изменилась, и благодарные саксонцы стали горячо благодарить молодого француза.

Их звали Герман и Вильгельм Зеннефельдер. Они служили в городской ратуше и были вызваны бургомистром по вопросу об оккупации. Дома осталась одна только Гертруда, или Труда, как сокращенно звали девушку. Но дом был заперт, да и отсутствовали-то они не больше часа.

— Но если бы не вы, дорогой господин, что могло бы случиться? Господи боже мой, даже подумать страшно!

Они все трое говорили на ломаном французском языке, так что можно было понять друг друга.

Они увлекли молодого человека вниз, в столовую, и стали угощать его своим лучшим вином. Труда поспешила накинуть на себя платье и тоже спустилась вниз, чтобы лично наполнить вином стакан своего спасителя.

Все трое оказались очень симпатичными личностями, открытыми, добродушными, хотя и несколько сентиментальными.

Маркиз Эрве со своей наивной, мечтательной натурой, склонной к постоянству и патриархальности, подходил к ним как нельзя лучше. Они были созданы друг для друга. Они одинаково порицали ссоры земных владык, порождающие в результате мировые бедствия — войны со всеми кровавыми ужасами… Но об этом говорилось вскользь: и краснощекие саксонцы, и голубоглазая, уже смеявшаяся Труда в данный момент всецело находились под впечатлением счастливого избавления от опасности.

Невантер довольно поздно вышел из гостеприимного белого домика, обещая возвратиться при случае, если не будет убит. Он ушел, унося в своем сердце образ белокурой Труды, нежно, со слезами на глазах прощавшейся со своим избавителем.

У входа на постоялый двор Невантер столкнулся с возвратившимся Рантиньи. Вид у последнего был очень довольный. Они поинтересовались друг у друга о том, как провели это время.

Рантиньи таинственно поведал, что ему благоприятствовала фортуна, и он очень приятно провел этот вечер, что дама была молода, недурна собой, белокура и, по-видимому, принадлежала к хорошему обществу. Это все, что он мог сообщить, не переступая известных границ скромности.

Невантер, тоже не желая называть имя девушки, затронувшей его сердце, сказал лишь, что ему удалось вырвать из рук негодяев молоденькую беззащитную девушку, вознаградившую его благодарным взглядом своих ясных синих глаз.

Поздравивши друг друга с приятным времяпрепровождением, они вошли в общую комнату, где оставили своих товарищей. Последние уже спали, измученные усталостью. Молодые люди поспешили тоже устроиться на ночлег, и вскоре оба уснули. Маленькая закопченная лампочка тускло освещала этот грустный импровизированный дортуар. На дворе разыгралась непогода, выл ветер, в стекла окон хлестал дождь вперемежку со снегом.

III

На следующий день армия двинулась в Потсдам, а вслед за тем и на Берлин. Все дороги были заняты немецкими беглецами. Несчастные безропотно сдавались в плен.

Наполеон с триумфом вступил в столицу Пруссии. Это происходило 15 октября. Он появился во главе двадцати тысяч гренадер, кирасир и всей своей старой гвардии, конной и пешей. Внешний облик армии был так же корректен, как при отправлении в поход.

Император выступал спокойно и горделиво в своей скромной одежде и простой треуголке, тогда как его свита, принцы и маршалы, облаченные в полную парадную форму, блистали золотым шитьем и роскошью головных уборов, украшенных пышными султанами. И было странно, что наиболее скромно одетый являлся всемогущим и полновластным повелителем этой блестящей армии.

За стеклами окон толпились любопытные, как год назад толпились любопытные за окнами Парижа, когда французская армия вернулась в столицу из-под Аустерлица; народ толпой шел за солдатами, приноравливаясь к темпу музыки, но в высшем обществе царили уныние и смятение. Помимо общего горя — поражения страны и оккупации ее победителем — чуть ли не каждая семья оплакивала гибель кого-нибудь из своих близких: брата, отца или мужа…

Но грустнее всех приходилось молодым жандармским дворянам-офицерам, которые не далее как два месяца назад с дерзкой отвагой точили свои сабли и палаши о ступени французского посольства. Их полк вступил в Берлин в качестве военнопленных. Обезоруженные, они шли понурые, сгорбившиеся, тяжело волоча ноги, низко опустивши голову на грудь. Оборвался смех, и умолкли дерзкие шутки. Теперь они шли, сгорая от стыда и обиды, осыпаемые градом насмешек безжалостной толпы, хорошо помнившей их самоуверенность и спесь. Толпа хорошо помнила, что эти самые дворяне-жандармы усердно подбивали своего короля к этой ужасной войне.

На следующий день после этого торжественного въезда началась всеобщая демонстрация, охватившая не только действующую армию, но и гарнизоны крепостей. Они сдавались французам одна за другой, предупредительно вынося ключи. Каждый наступающий день приносил известие о капитуляции какого-нибудь корпуса или о сдаче какого-нибудь укрепления. В прусской армии открылось поголовное дезертирство солдат.

Тогда Наполеон, не опасаясь более Германии, двинулся на Россию.