Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

О зрелых годах жизни Юзефа Гольдшмидта, когда он был еще полон сил, до нас дошло очень мало сведений, если не считать его статей и книг. У нас нет даже фотографии, которая позволила бы определить, унаследовал ли его сын от него не только патриотический пыл, но и бледную кожу и лысину. В «Дневнике, написанном в гетто» Корчак замечает: «Мне следует больше написать об отце. Я пытался воплотить на практике те идеи, которые он исповедовал, так как и мой дед». Но он так и не изложил свои сложные чувства к отцу, который, как и сам Корчак, в юности мечтал о литературной деятельности.

В двадцать лет Юзеф опубликовал свою первую статью в «Израэлите» (недавно созданном прогрессивном журнале, выходившем на польском языке), где описал, какую робость он испытал, когда приехал в Варшаву для изучения юриспруденции. В те дни Варшава была кипучей столицей с полумиллионным населением, причем каждый шестой ее житель был евреем, и все они, за исключением небольшого крута ассимилянтов, жили в убогой бедности. Королевский дворец (резиденция наместника царя), луковичные купола больших русских церквей, мощенные булыжником улицы, по которым громыхали телеги и дрожки, сновали носильщики и лотошники, — такая Варшава вполне могла ошеломить впечатлительного провинциала. В поисках спокойного места, где можно как-то собраться с мыслями, Юзеф забрел в синагогу на Даниловичовской улице. Синагога, как и все здесь, выглядела куда внушительней в сравнении с провинциальными, да только громкий лязг, доносившийся с соседней гвоздильной фабрики, заглушал музыку и молитвы. «Такое недопустимо в доме Бога», — негодующе объявил Юзеф. Это был его первый крестовый поход, но отнюдь не последний.

Подобно очень многим людям его поколения, разочаровавшимся после подавления восстаний против царя в эффективности вооруженной борьбы, Юзеф верил, что есть только один путь создания сильной польской нации — строительство ее экономики изнутри. В желании приобщить к нему и евреев он выкраивал время, отрываясь от изучения права, чтобы собирать деньги на ремесленные училища в Варшаве и Люблине, в которых обучение велось на польском языке, где дети из бедных еврейских семей могли бы приобрести профессии, с тем чтобы стать частью польского рабочего класса. И он, и его младший брат Якуб, который следом за ним выбрал для себя юриспруденцию, писали статьи, превознося идею таких училищ.

Кроме того, Юзеф с Якубом работали над серией монографий под общим названием «Портреты знаменитых евреев», с помощью которых они надеялись познакомить широкую публику с евреями, замечательными, в частности, своей высокой нравственностью. (Позже они расширили этот замысел, включив в серию и знаменитых поляков.) Первый том был посвящен Мозесу Монтефьоре, энергичному филантропу и финансовому советнику королевы Виктории, который путешествовал по свету в собственной карете с женой и врачом, раздавая крупные суммы бедным евреям на больницы и сиротские приюты, не упуская также случая вручить кое-что правителям этих стран для их собственных бедняков.

«Сэр Монтефьоре — еврей, и он никогда этого не забывает. Но кроме того, он — англичанин и образцовый гражданин своей страны, который сражается не мечом, а силой добродетели», — разглагольствовал Юзеф на своем цветистом польском языке девятнадцатого века. Именно этот постулат они с братом всячески подчеркивали в своих статьях и книгах: можно одновременно быть верным евреем и верным гражданином своей страны. На восьмидесятом году жизни совсем больной Монтефьоре без колебаний отправился в трудную поездку в Иерусалим, едва услышал, что его братья-евреи вновь нуждаются в помощи. «Хотя поездка эта опасна, — процитировал его Юзеф, — ничто меня не остановит. Посвятив всю свою жизнь моему народу, я не покину его и теперь».

Известные как «братья Гольдшмидты», Юзеф и Якуб писали свои статьи и книги в чаянии развить и возвысить равно как польское, так и еврейское сознание. Во множестве статей они ратовали за необходимость превратить еврейское образование в светское, а также улучшить состояние еврейских детских приютов. Они даже пытались раскрыть наболевшие социальные проблемы с помощью художественных произведений. Достаточно пролистать эти произведения — роман Юзефа о необходимости медицинского обслуживания бедных евреев и роман Якуба о бедствиях женщин, вынужденных заниматься проституцией, — чтобы понять, почему их мечта содействовать возникновению литературного жанра, посвященного еврейской жизни, который неотъемлемой частью вошел бы в польскую литературу, была заранее обречена на неудачу.