Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

Да, калитка, правда, была железной, но вот фараона рядом не оказалось. Мы вошли во двор, и к нам навстречу направилась дородная женщина вся в черном. Я посмотрел на ее лицо и увидел большую черную родинку. Внезапно из задиры я превратился в малыша, прячущегося за материнской юбкой. Женщина, пани Стефа, спросила у моей матери:

— Как его зовут?

— Израэль.

— Не годится, — сказала Стефа резко. — У нас уже есть два Израэля. Мы будем называть его Шия.

Я совсем ошалел. На улице я то и дело дрался из-за моего имени, а теперь эта тетка хочет отобрать его у меня! Я ее уже ненавидел. И подумал: это место не для меня. Не пойду в дом, и все.

Тут случилось нечто неожиданное. Мама старалась поставить меня перед собой, и у меня с головы слетел картуз. Стефа вскрикнула:

— Его волосы! Вы не обрили ему голову!

Мама растерялась:

— Мне не сказали…

Я вспомнил слова моих дружков: если они захотят обрить тебе голову, значит, отправят в тюрьму.

— Не останусь я тут! — крикнул я и хотел убежать, но мама ухватила меня за рубашку.

— Тебе тут понравится, — сказала она умоляюще. — Доктора Гольдшмидта все любят.

— Так где он? — пробурчал я.

— У меня нет лишнего времени, — нетерпеливо сказала Стефа, кивнула мальчику, стоявшему поблизости, чтобы он присмотрел за мной, и ушла.

Парень начал уговаривать меня войти в приют, но я отказывался, пока мама не сказала, что пойдет со мной. Я с неохотой поплелся за ним в открытую дверь и в большой столовый зал, где много чего происходило. Но я стоял у порога, изо всех сил цепляясь за маму. Мимо сновали ребята и отпускали шуточки. Мне не понравилось, как они себя ведут. Что-то в этом месте было не так.

Потом к нам подошел мужчина в длинном халате и сказал, что он доктор Гольдшмидт. Выглядел он совсем обыкновенным. На мой взгляд, дряхлый старик, и только. Ну, совсем такой, как все. Он сказал маме, что ждал нас, а потом поглядел на меня:

— Я про тебя слышал.

Я обернулся к маме:

— Чего он про меня слышал?

Он сказал, что слышал, как я упрямлюсь, и вышел, чтобы самому посмотреть. Потом заговорил с мамой, не глядя на меня. Но при этом ласково трепал меня по голове. Это произвело на меня большое впечатление. Кожа у него была мягкая, и от его прикосновения становилось тепло.

— Идемте со мной, сказал он, отвел нас в комнатушку наверху и распорядился: — Разденься. — А когда я не шевельнулся, он повторил: — Будь добр, разденься.

Я стоял, как вкопанный. Он задрал мою рубашку, и мне стало холодно, но я ему не помешал. Он прижал ухо к моей груди.

— Что произошло во дворе? — спросил он.

Я объяснил, что дело в моем имени.

— А твое имя?

— Израэль. Но тетка хотела изменить его на Шию. У нас на улице есть один настоящий идиот, вот его так и зовут. Надо мной все будут смеяться.

Доктор сказал:

— Но и у нас трудность, потому что двух наших мальчиков уже зовут Израэль. Если один из них совершит нехороший поступок, как мы узнаем, кто это был?

— Пусть он будет Сами, — вмешалась мама.

— Ему это не понравится. — Тут доктор повернулся ко мне. — А если ты здесь будешь Сташиком?

Это мне, по правде говоря, понравилось. Имя святого!

— Чтоб мне и такое имя? — сказал я.

— Да, тебе.

И он сразу стал моим лучшим другом. Я согласился, чтоб мама ушла.

— Что еще там случилось? — спросил он.

Я рассказал ему про волосы.

— Тут все ребята с волосами. А мне почему нельзя?

— Хочешь оставить волосы, оставляй, — ответил он. — Только потом не прибегай ко мне жаловаться.

— А чего жаловаться-то?

— Ты будешь не похож на остальных новичков. Тебя прозовут «Козел Сташ» или «Петух Сташ». Но ко мне с этим не приходи.

Я онемел.

Он достал из кармана леденец и протянул мне. Мне не хотелось его брать. Я волновался. Я боялся и занервничал.

— А где тут цирюльня? — спросил я подозрительно.

— А зачем тебе цирюльня? — весело поддразнил он.

Так, значит, он цирюльник, решил я.

— Ладно, состригайте, — сказал я.

— Садись, — велел он.

Потом достал машинку, и через минуту я простился с моими волосами.