Король Фейсал. Личность, эпоха, вера

Вся Аравия, за исключением гор Асира, Йемена и Омана, была пустыней — от Персидского залива до Красного моря. Оседлое население жило поблизости от источников воды и в редких оазисах между Недждом и Хиджазом и в самом Хиджазе. Расстояния были колоссальные. Во времена, когда Аравия не знала ни телеграфа, ни телефона, ни радиосвязи, гонцы на быстроходных верблюдах доставляли послания с побережья до Эр-Рияда за неделю. Огромная территория в начале XX в., как и в середине XVIII в., могла прокормить всего лишь 2–3 млн человек, большинство из которых было кочевниками.

Поездки по пустыне, кочевки, встречи, беседы у костра под куполом черного неба с яркими звездами, помощь друга в тяжелую минуту и глоток воды в иссушающую жару — все это становилось частью восприятия Фейсалом родины.

Аравийские пустыни — это каменистые вади и черные, словно обугленные, плоскогорья. Узкие ущелья и крутые перевалы. Дымящиеся барханы высотой во много десятков метров. Выжженные равнины. Ветер завивает песок в крутящиеся смерчи, и они танцуют вокруг караванов свою жаркую пляску. В дрожащем, раскаленном воздухе возникают призрачные видения пальмовых рощ на берегах речек — не игра ли это джиннов? — и редкие, занесенные песком полусонные оазисы, похожие на миражи.

Аравия — страна великая по размерам и великая своей историей. Зеленые островки оазисов теряются среди выветренных скал, бескрайних песков и безжизненных пространств. А как палит солнце в пустынях, где нет никакой тени! Сквозь задымленное марево все кажется призрачным и колеблющимся.

В пустыне так трудно сохранить или увидеть жизнь, что радуешься любому ее проявлению. Вдруг появляется нежная светло-зеленая трава там, где ничего не было, кроме песка и камней, или прозрачные ветви акации. И вновь мертвая пустыня. И вдруг — стайки птиц. Откуда они летят? Куда? Порой из жесткого кустарника выскочит заяц, а на песке увидишь свежие следы газели. Несколько закопченных камней, оставшихся от путников, которые разжигали костер и готовили здесь свою пищу. Иногда посредине пустынной долины заметишь колодец, к которому бедуины пригоняют своих верблюдов и коз.

Но кто они, эти бедуины? Дружественные племена, верные эмиру Неджда, или мятежники?

Бедуин представлял собой редкий образец приспособления человека к почти невыносимым условиям враждебной природы. Он появлялся на свет в жалком жилище, под испепеляющим солнцем или в пронизывающий до костей зимний холод. Неопрятная повитуха омывала его тельце в моче верблюдицы, благословляя на священное братство пустыни, и присыпала новорожденного сухим верблюжьим навозом. Если ребенок выживал, а выживал, наверное, один из трех, то все его дальнейшее существование было вызовом нелегкой судьбе. Еще в детстве он усваивал уроки беспощадной борьбы за существование, закалял волю, познавал ничтожество и величие человека в пустыне. Но, несмотря на постоянные невзгоды, самый бедный из бедуинов, который и в самом деле побеждал нужду и суровую природу своим непреклонным духом, почитал себя лучшим из людей и никого не признавал своим хозяином. Для него внешний мир, с его соперничающими и сменяющими друг друга империями, имел мало значения. Самым страшным преступлением для бедуина была измена товарищу. Его преданность своему роду и племени казалась бесконечной, с врагами он был свиреп и жесток. Чужака, если он — не гость, его имущество, деньги, скот он считал своей законной добычей. Все его эмоции лежали почти на поверхности. Его характер был построен на неукротимом стремлении к свободе. Легкий выпад против его чести и достоинства мог вызвать у бедуина ярость. Он уважал силу. Любой признак слабости он презирал. Однако для него была священна просьба об убежище, и отказать в ней — значило поступиться честью.

Бедуин высоко ценил личную привязанность, не забывая прикинуть, какую выгоду из знакомства он извлечет для себя. Однако ему нельзя было приказывать. Аристократ по своей натуре, бедуин был демократичен в социальных контактах, самоуверен и самодоволен. Он был жаден до денег, но и бесконечно великодушен и был готов поделиться с гостем последним глотком воды, последней горстью риса. Когда он оказывал гостеприимство незнакомцу, которого он никогда не видел и никогда не увидит, он отдавал ему то, в чем сам крайне нуждался.

«Нет сомнений, что жизнь бедуина полна противоречий, — писал Мухаммед Асад, путешественник по Аравии. — Они отличаются как готовностью к насилию, так и образцовыми примерами доброты и щедрости, как склонностью к предательству, так и высшими проявлениями жертвенности. Они веками не знали того, что называют „прогрессом“. Тем не менее это была развитая, зрелая культура, со своей жизненной позицией. Эта культура абсолютно отличалась от всех других культур. Все это надо подчеркивать, чтобы понять, „как“ и „почему“ развивалась аравийская духовная и социальная история»[12].