— Если ты скажешь, что имеешь обыкновение везти в лес дрова, это будет означать, что ты без памяти в меня влюблён. Худшее, что последует за этим — я рассмеюсь тебе в лицо.

   — Посмотришь город, говорят, он великолепен.

   — А заодно буду подсчитывать твоих любовниц? — она высвободила свой подбородок. — Я хочу спокойно наслаждаться жизнью, для этого не желаю видеть то, что происходит в тени алтарей или, если хочешь, за подмостками сцены.

   — Вийка, ты ревнуешь. Пойми, я еду туда не за этим. Говорят, вокруг города много монастырей, будто кольцом охватили Париж. Я хочу полюбоваться. Пусть я варвар, но во мне живёт тяга к прекрасному. И там моя мать, я мечтаю побыть с ней, мы совсем не поговорили здесь.

   — Она милая женщина: улыбчивая, добрый взгляд. И она ждёт тебя, я уверена. Что касается монастырей, то на их месте одни развалины. Хочешь знать, почему? Их разграбили и сожгли норманны во время набегов на Париж. Так что ты станешь любоваться делом рук своих предков.

   — Прекрати! — грубо оборвал её Можер. — Не моя в том вина.

   — Разве я тебя виню? Это происходило давно, нас с тобой на свете ещё не было.

   — Наверное, монастыри эти уже начали отстраивать вновь. Странно, почему их никто не защитил тогда... А ты... Откуда тебе известно об этом?

   — Я была в Париже. Хочешь, расскажу, что видела? Потом будешь вспоминать мои слова.

   — Так вот почему ты не желаешь ехать со мной?

   — Не только. Тебя ждут король и мать, а меня? Кому я там нужна? Или хочешь, чтобы придворные подняли тебя на смех? Не хочу, чтобы ты уподобился Тесею, а я стала Ариадной[1]. На Геликоне[2] не принято глядеть назад. Поначалу я терзалась такими мыслями, но потом поняла: ни к чему; норманн сражается до тех пор, пока рука его держит меч. Не так ли сам говорил мне всегда?

   — Скоро придёт конец моей вольной жизни, — улыбнувшись, произнёс нормандец.

   — Волк лишь тогда перестаёт терзать добычу, когда сыт или умирает.

Можер, расхохотавшись, поцеловал Вию.

Есть и ещё одна причина, — продолжала она, ответив на поцелуй. — Королева-мать. Я не оставлю её. Она не нравится мне в последнее время: часто и подолгу думает о чём-то, с тоской глядя вдаль, а потом вдруг повесит голову и молчит. Затем вскочит — и к распятию, что в её комнате; упадёт на колени и молится неистово с болью в голосе, отрешённостью в глазах. Покрестится — и опять, не поднимаясь с колен, замирает надолго, опустив голову.

   — Странное поведение, — пробормотал Можер. — Будто бы она готовится к ещё худшему, хотя что может быть хуже?..

   — Это и меня беспокоит. Её нельзя оставлять одну. А тут мы оба уедем... У неё никого здесь больше нет... — Вия пытливо вгляделась в лицо нормандцу. — Понимаешь, Можер, о чём я?..

Он обхватил её за плечи:

   — Полагаешь, она на это способна?!.. — он сделал ударение на слове «это».

   — Однажды я взглянула на её ладонь...

   — И что?.. Что ты там прочла? — нормандец потряс Вию за плечи. — Да говори же!

   — Ей нельзя оставаться одной. Как только её покинут последние друзья... — внезапно, закрыв ладонями лицо, она замотала головой, повторяя одно и то же, будто пытаясь избавиться от некоего заклинания: — Нет... я не должна... будь проклята эта наука и моё видение... нет... я не права, мне показалось, я ошиблась... Ошиблась! Нет! Нет! Этого не будет! Не может быть! Не должно!..

И, упав Можеру на грудь, Вия зарыдала.

Они помолчали. Нормандец не спрашивал ни о чём. Девчонка полна загадок. Разве отгадаешь? Только когда сама скажет. Но эту он разгадал и теперь, нахмурясь, глядел на Вию, не мешая ей потихоньку всхлипывать.

Отстранившись, она тяжело вздохнула, рукавом отерев лицо.

   — Ну, довольно, что я в самом деле... — Она подняла глаза, улыбнулась: — Так рассказать тебе о Париже? Встретишься будто со старым знакомым.

   — Что же, большой он? Раза в два, наверное, больше Лана?

   — Ничуть не бывало, — Вия уселась на скамью, за ней Можер. — Город небольшой, стоит на острове, обнесён каменной стеной. От острова — два моста, на левый берег и правый. На одном сплошь церкви, монастыри и колокольни, есть римские бани, форум, арены для зрелищ и огромный холм, где церковь святых апостолов. Там похоронена некая Женивьева, покровительница города. Это она своими молитвами отогнала орды Аттилы, и парижане почитают её как святую. Сам Хлодвиг был знаком с ней и полюбил, как родную дочь, а когда умер, жена Клотильда приказала похоронить его рядом с нею. А правый берег болотистый, но и там потихоньку обживаются. Живут тут в основном ремесленники — стекольщики, ювелиры, ткачи; но это сейчас, когда прекратились набеги, а раньше все жили в Сите, под защитой стен.

   — Стало быть, город существовал ещё при римлянах? — спросил Можер. — Иначе откуда гам бани и арены для боев?