Король Гарлема

– Говорят, ушел в Гарлем. С тех пор о нем ни слуху не духу.

– Зачем его туда понесло? Ведь белому туда лучше не соваться.

– Верно. Но только не Саше Морознику. Его там не трогали. Более того, побаивались. Он умудрился открыть там свою школу, что-то вроде уличного боя, и она процветала. Временами он говорил странные вещи. Например, то, что человек может менять свою судьбу, так как ему этого хочется, что для него нет ничего невозможного. Судьба, она дается свыше, и как ты, жалкий червяк, можешь ее поменять? – Орлов усмехнулся и продолжил: – В Гарлеме он бывал каждый день. Но жил, в основном, здесь. В тот раз он пошел в Гарлем ночью, как я понимаю, с какой-то целью. И больше я его не видел. Говорят, что он некоторое время жил в Мексике, прежде чем оказался в Нью-Йорке.

– Странная история, – произнес я, почти уверенный в том, что это и есть тот самый Морозник, о котором сказал погибший китаец. – А что вы еще о нем знаете?

– А что это у вас вдруг глаза загорелись? – Орлов внимательно посмотрел на меня.

– Неплохо бы отыскать этого Морозника, – осторожно обронил я.

– Не советую. Гарлем – это вам даже не ночной Ашхабад. Там, по крайней мере, знаешь, в какую сторону бежать. А куда бежать в Гарлеме, если прижмут? Там кругом эти черные скоты, которые ненавидят белого человека только за то, что он белый. Многие теперь здесь жалеют, что Ку-клукс-клан ушел в небытие. В Америке изничожили белый расизм, зато теперь ему на смену пришел черный. С ним никто не борется, и он процветает пышным цветом. Краем уха я слышал, что Морозник отправился в Гарлем из-за женщины. История не нова, если не брать во внимание, что женщина была черной. Вообще, Морозник был из тех людей, которые любят ездить на красный свет, – Орлов затушил сигару и вздохнул. – Хочу на прощание дать вам один совет. Все-таки займитесь чем-нибудь, иначе вы потихоньку станете сходить с ума. У нас здесь нет родственников, товарищей по двору, друзей, нет почвы, понимаете? Мы как растения, которые вырвали из земли и бросили на асфальт. Трудно пустить корни в асфальт.

* * *

Через неделю я поздним вечером стоял у окна и слушал, как дом наполняется звуками. Сначала снизу раздался неясный гул. Это заработала подпольная швейная фабрика Марка Зибельмана. Его крошечный цех умудрялся за ночь нашить несколько огромных мешков продукции, которые рано утром, еще до захода солнца увозила машина. Продукция имела лейблы дорогих фирм и расходилась, насколько мне было известно, по совсем недешевым магазинам.

Примерно через час гул швейных машинок Зибельмана станет фоном, из которого начнут проступать другие ночные звуки, вызванные нелегальной деятельностью жильцов дома. Этажом ниже, прямо подо мной, зайдется в истерике фальшивой страсти проститутка Мадара из Латвии. Она приехала рисовать пейзажи Нью-Йорка, но, очевидно, здесь ее покинуло вдохновение и она перешла на другой род деятельности, куда более доходный. Мадара, блондинка с ясными чистыми глазами, умудрялась принять за ночь двух, а то и трех клиентов. Еще позже внизу у входа начнется осторожное движение, будет слышно шарканье ног, негромкие хлопки входных дверей, тихие отрывки фраз на разных языках – это даст о себе знать новая партия только что прибывших нелегалов. Румын приютит их на некоторое время у себя, в специально снятой для этого квартире. Потом они тихо, как и появились, станут исчезать, по одному, по двое, и Нью-Йорк растворит их в себе, как растворил миллионы нелегалов до них. Часа в три ночи какие-то люди начнут носить в дом картонные ящики с контрабандными сигаретами. Сутки они будут лежать здесь, а потом разойдутся по Нью-Йорку более мелкими партиями. Еще позже, уже ближе к рассвету, снизу можно будет услышать едва заметный, почти нежный звон стекла. Это ребята из Белой Церкви будут отправлять свою продукцию – самогон, разлитый в бутылки из-под виски.

Все выше перечисленное происходило в строгой очередности, видимо заранее обговоренной, и никто не мешал друг другу. Мне не спалось, и за неделю наблюдений я до мелочей изучил нелегальную деятельность, тихо, словно лесной родник, бьющую в ночи.

Стоя ночами возле окна, я все чаще, возвращался мыслями к Морознику, который, если судить по словам Орлова, жил какой-то своей жизнью, руководствуясь своими вкусами и понятиями. Похоже, ему было плевать на американские мерки и стандарты. Думаю, что не только американские. Человек, который прижился в Гарлеме среди черных и, мало того, открыл там свою школу, не мог быть обычным. Несомненно, это был тот, кто мне нужен.

С одной стороны, мне повезло. Не прошло и недели со дня моего приезда в Америку, как я вышел на след Морозника. Но с другой стороны… – я потер глаза и задумался, – этот след вел в Гарлем. А туда, как мне сказали, белый человек мог проникнуть не глубже ста метров, и то при большом везении. Но уже на первых десяти его могли ограбить, избить и даже убить.

* * *

Через день, вечером, ко мне зашел Саша. В руке у него была бутылка вина.

– Взял выходной, – пояснил он мне. – Кампанию составишь?

– Проходи, – сказал я.