Король Георг V

Новый герцог Йоркский вынужден был отказаться от продолжения своей морской карьеры. В течение нескольких недель, однако, он еще командовал крейсером «Мелампус», названного так в честь врача и прорицателя из Аргоса, который мог понимать язык птиц и зверей. Никакой подобной магии не наблюдалось, однако на летних учениях флота, проводившихся близ ирландского побережья, капитан, остававшийся на мостике в течение шести дней и ночей, записал в дневнике: «Флагман сделал немало ошибок, и мы все тоже. Надеюсь, больше мне не придется участвовать ни в каких маневрах… Ненавижу все это дело».

После учений, однако, ему пришлось заняться тоже весьма неприятным для него делом: имеется в виду уже упоминавшаяся ранее последняя и безуспешная попытка овладеть немецким языком в доме гейдельбергского профессора. Во время пребывания в Германии принц Георг представлял королеву на золотой свадьбе великого герцога Саксонско-Веймарского. Принц Уэльский, любитель всяческой мишуры, настоял, чтобы его сын надел на себя «всю немецкую форму, включая ботинки», и все немецкие ордена. Эту экипировку герцог Йоркский получил в 1890 г. как почетный командир одного из прусских полков. У его матери это вызвало довольно характерную тираду: «И вот мой мальчик Джорджи стал настоящим, живым, отвратительным немецким солдафоном в Pikelhaube![15] Вот уж никогда не думала, что доживу до такого! Но не смущайся, как ты сам говоришь, тут ничего нельзя было сделать — это не твоя вина, а твоя беда».

Став обладателем титула герцога, приличного дохода, двух домов и домашнего хозяйства, принц Георг все еще был лишен важного элемента, необходимого для престолонаследника, — у него не было ни жены, ни детей. В течение нескольких недель после смерти принца Эдди и семья Георга, и вся страна пришли к выводу — принц должен жениться на невесте своего брата. Королева Виктория, как всегда деятельная, приняла шаги, соответствующие настроению ее подданных. Весну 1892 г. она провела на Йерских островах, близ Тулона, наслаждаясь (если только это слово здесь уместно в связи с недавней трагедией) средиземноморскими каникулами. Своему внуку она посылала оттуда письма с таинственными намеками: «Виделись ли Вы с Мэй и думали ли об имеющихся возможностях, выясняли ли Вы ее чувства?» По счастливому совпадению и семья принца Уэльского, и герцога Текского также решили развеять свою печаль на Французской Ривьере. Принц Георг с родителями находился в Кап-Мартене, принцесса Мэй с родителями — в нескольких милях от них, в Каннах. Однако прошел почти месяц, прежде чем Георг решился написать принцессе вот это робкое письмо:

«Мы с папой собираемся ближе к концу недели приехать на несколько дней в Канны (инкогнито), и я надеюсь тогда с Вами встретиться. Может, как-нибудь Вы пригласите нас на небольшой ужин, мы собираемся остановиться где-нибудь в тихой гостинице, только не говорите никому об этом. Остальные останутся здесь… До свидания, дорогая мисс Мэй… Всегда Ваш любящий кузен Джорджи».

Так для принцессы Мэй началось второе сватовство. Ее родители, герцог и герцогиня Текские, которые были так жестоко обмануты в своих надеждах на счастье дочери и головокружительную перспективу породниться с британской королевской семьей, пришли в полный восторг. Обедневшие и, с точки зрения других немецких королевских семей, в значительной мере утратившие благодаря морганатическим бракам чистоту крови, они едва смели надеяться на такой поворот фортуны.

Отношение принца и принцессы Уэльских к такой перспективе было более сдержанным. Естественно, они очень жалели невесту, внезапно потерявшую жениха. «Это ужасно, — писал принц королеве, — что бедной маленькой Мэй пришлось овдоветь еще до того, как она стала женой». В день несостоявшейся свадьбы они подарили ей бриллиантовое колье, свой свадебный подарок, а также дорожный несессер, который Эдди заказал для новобрачной. Предстоящая встреча не только напомнила бы им о недавней утрате, но и могла подтолкнуть к мысли о том, что принцесса Мэй была бы хорошей и верной женой для их другого сына. Эта мысль, однако, вызывала определенные сомнения. Если Мэй выйдет замуж за Георга, не станет ли циничный мир утверждать, что она никогда по-настоящему не любила Эдди? Для принцессы Уэльской это было особенно болезненной проблемой. Уже потеряв одного сына, самая большая собственница из всех матерей не желала, чтобы брак разлучил ее и со вторым. «Между нами существуют узы любви, — писала она принцу Георгу, — связывающие мать и дитя, которые никто не может ослабить, и никто не сможет — пусть даже не пытается — встать между мной и моим милым мальчиком Джорджи».