Король гнева (ЛП)

— Куда вы... — Стейси запнулась, когда я сдернул пиджак со спинки стула и прошел мимо нее в коридор.

— Пусть Хелена отменит все мои личные встречи сегодня, когда вернется, — я заставил слова пройти через мое сжатое горло. — Я работаю дома до конца дня.

Я был уже на полпути к выходу, когда она ответила.

— А как же еда? — позвала она меня. В голосе Стейси звучала паника, как будто отсутствие обеда могло стать причиной ее увольнения.

— Оставь себе, — мне было наплевать, съест она его, скормит голубям или использует для перформанса посреди проклятой Пятой авеню.

Десять бесконечно долгих минут спустя — этот чертов лифт двигался со скоростью улитки на морфине — я вышел из здания, моя кожа была липкой, а сердцебиение учащенным от внезапной, неописуемой паники.

Я знал, что Вивиан дома, а не в офисе.

До моей квартиры было всего пять кварталов. Идти пешком было быстрее, чем на машине, хотя и не обязательно безопаснее. Я так отвлеклся на ужас, проникающий в мой желудок, что дважды чуть не был сбит, один раз нецензурно выражающимся велосипедистом, а другой раз — такси, слишком быстро вошедшим в поворот.

К тому времени, как я вошел в прохладное кондиционированное фойе своего пентхауса, во рту у меня был вкус копейки, а на коже выступили капельки пота.

Я не должен был так переживать из-за того, что Вивиан могла подслушать мой разговор с ее отцом. Все, что я говорил, было правдой, и рано или поздно она все равно узнает. Черт, я готовился к этому моменту с самого Парижа.

Но между теорией и реальностью есть разница. А реальность такова, что, когда я остановился в дверях нашей комнаты и увидел ее открытый чемодан на нашей кровати, я почувствовал себя так, будто меня ударили в живот и протащили по горячим углям, и все это в течение двух минут.

Вивиан вышла из шкафа с охапкой одежды. Ее шаги остановились, когда она увидела меня, и между нами повисло тягостное, бездыханное молчание, прежде чем она снова двинулась с места.

Она бросила одежду на кровать, а я смотрел на нее, и мое сердце колотилось так сильно, что можно было поставить синяк.

— Ты собиралась уйти, ничего мне не сказав? — мой вопрос прозвучал грубо.

— Я делаю тебе одолжение, — Вивиан не смотрела на меня, но ее руки дрожали, когда она складывала и упаковывала свою одежду. — Я избавляю тебя от тяжелого разговора. Я слышала тебя, Данте. Ты не хочешь, чтобы я была здесь и ты никогда не хотел меня здесь видеть. Поэтому я ухожу.

Вот так. Никаких «если», «и» или «но». Она узнала правду, и это был ее способ справиться с ней.

Мои руки сжались в кулаки.

Она была права. Она делала мне одолжение. Если бы она уехала, без лишних вопросов, она бы разорвала последнюю связь, которую я имел с Лаусами, без особых усилий с моей стороны. Я смогу вытереть руки об ее семью и жить дальше.

И все же...

— И это все? Спустя восемь месяцев, узнав, что сделал твой отец... — и что я сделал... — и это все, что ты можешь сказать?

Вивиан наконец подняла голову. Ее глаза были красными, но в глубине карих глаз горел огонь.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала? — потребовала она. — Ты хочешь, чтобы я спросила, что мой отец имел на тебя? Спросить, значили ли последние два месяца хоть что-то, или ты просто пытался извлечь максимум пользы из дерьмовой ситуации, пока не избавился от меня? Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, как это ужасно — узнать, что твой отец... что он... — ее голос оборвался. Она отвернулась, но не раньше, чем я увидел слезу, стекающую по ее щеке.

Моя грудь сжалась, как лед под скоростным грузовиком.

— Ты знаешь, каково это — узнать, что твой жених был с тобой только потому, что его заставили? Думать, что мы действительно сблизились, когда ты втайне ненавидел меня? Не то чтобы я винила тебя, — она издала горький смешок. — Если бы я была на твоем месте, я бы тоже ненавидела себя.

Мне потребовалась каждая унция усилий, чтобы проглотить комок в горле.

— Я не ненавижу тебя, — сказал я, понизив голос.

Я никогда не ненавидел тебя.

Неважно, что сделала Вивиан, или с кем она была связана, я никогда не ненавидел ее. Это было единственное, что я ненавидел в себе.

— У твоего отца были... уличающие фотографии моего брата, — я не знал, почему я объясняю. Она дала понять, что ей все равно, но я все равно продолжал говорить, слова выпадали тем быстрее, чем больше она набивала руку. — Он бы умер, если бы они попали не в те руки.

Я рассказал ей о резервных копиях, ультиматуме ее отца и его настояниях, чтобы я держал ее в неведении относительно шантажа. Я рассказал ей о звонке из Парижа и даже о том, как я выяснил, что существует восемь копий улик.

Когда я закончил, ее кожа была на два тона бледнее, чем когда я начинал.

— А компания моего отца?

В помещении воцарилось долгое молчание.

Это была единственная часть, которую я опустил. Важная часть, но та, от которой у меня сжалось сердце, когда я наконец сказала,

— Я сделал то, что должен был сделать. Никто не угрожает Руссо.

Мой взгляд остановился на Вивиан, пока она обдумывала мой ответ. Воздух потрескивал от тысячи крошечных жалящих ос на моей коже.