Король гор. Человек со сломанным ухом

вать других. Она требует, чтобы я отказался от убийства Хаджи-Ставроса. Я хочу знать почему. И наконец, дойдя до точки кипения, она, как в пятом акте драмы, восклицает: «Это мой отец!» Тут я задумался. Такое бывает раз в жизни. У меня появилась возможность вызволить друга, не рискуя двумя-тремя жизнями.

Я говорю этой юной паликарше:

— Ваш отец вас любит?

— Больше жизни, — отвечает она.

— Он вам когда-нибудь в чем-то отказывал?

— Из того, что мне было надо, ни разу.

— А если вы ему напишите, что вам нужен господин Герман Шульц, он вам его вернет с обратной почтой?

— Нет.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Тогда, мадемуазель, у меня остается лишь один выход. На каждого бандита найдется бандит с четвертью. Я увезу вас на борт «Фэнси». Вы будете моей заложницей, пока нам не вернут Германа.

— Я сама хотела вам это предложить, — говорит она. — На таких условиях папа вернет вам вашего друга.

Здесь я прервал рассказ Джона Харриса.

— Все это прекрасно, — сказал я ему. — Но неужели даже после этого вы не восхищаетесь бедной девушкой, которая до того вас любит, что сама отдала себя в ваши руки.

— Хорошее дело! — ответил он. — Она лишь хотела спасти своего дорогого папашу и прекрасно понимала, что, объявив войну, мы уже не остановимся. Я обещал, что относиться к ней будут со всей обходительностью, как подобает приличным людям. Она плакала до самого Пирея, а я, как мог, утешал ее. Она чуть слышно прошептала: «Теперь я пропащая!» Но я, как дважды два, доказал ей, что ее обязательно сыщут. Я помог ей выйти из коляски и вместе со служанкой на шлюпке отвез на мою посудину. Потом я написал старому бандиту письмо со своим категорическим требованием и отправил служанку в город, велев ей передать письмо Димитрию. С этого момента безутешная пленница безраздельно завладела моей каютой. Я приказал обращаться с ней, как с дочерью короля. До самого понедельника я ждал ответ от ее папаши, а потом мое терпение лопнуло, и я решил, что пора вернуться к изначальной идее. Взял я пистолеты, дал команду друзьям, а остальное вам известно. Ну а теперь ваша очередь. Думаю, вам суток не хватит, чтобы все рассказать.

— Я весь ваш, — ответил я. — Но сначала мне надо кое-что шепнуть на ушко Хаджи-Ставросу.

Я приблизился к Королю гор и тихо сказал ему:

— Не знаю зачем я вам сказал, что Фотини любит Джона Харриса. Должно быть, у меня от страха в голове помутилось. Я поговорил с ним и могу поклясться своим отцом, что они оба совершенно безразличны друг другу.

Старик жестом поблагодарил меня, и я пошел рассказывать Джону о том, что у меня приключилось с Мэри-Энн.

— Браво! — заявил он. — Мне сразу показалось, что во всем этом приключенческом романе не хватает немного любви. А ее, оказывается, вполне достаточно, и это его не портит.

— Простите, — сказал я, — но тут нет никакой любви. С моей стороны есть дружеские чувства, с ее стороны — чувство благодарности. Но большего, полагаю, и не надо, чтобы подходящие друг другу люди вступили в брак.

— Женитесь, друг мой, и пригласите меня в качестве свидетеля.

— Вы это заслужили, Джон Харрис!

— Когда вы с ней увидитесь? Я бы дорого заплатил, чтобы присутствовать на этой встрече.

— Я хотел бы сделать сюрприз и встретиться с ней как бы случайно.

— Хорошая мысль! Послезавтра при дворе будет бал. Мне послали приглашение и вам тоже. Ваш пригласительный билет у Христодула. А пока, друг мой, поживите у меня на борту, придите в себя. Волосы у вас выгорели, ноги повреждены. Но это все мы поправим.

В шесть часов вечера корабельная шлюпка доставила нас на борт «Фэнси». Короля гор на руках отнесли на палубу. Он совсем не держался на ногах. Плачущая Фотини бросилась ему в объятия. Она была счастлива оттого, что все, кого она любит, остались живы, правда, отец, по ее мнению, постарел лет на двадцать. К тому же она сильно страдала из-за безразличия Харриса, а он с чисто американской бесцеремонностью передал ее Королю и заявил:

— Теперь мы в расчете. Вы вернули мне друга, а я возвращаю вам мадемуазель. Кто дает, тот получает. Счет дружбы не портит. Ну а теперь, благородный старик, под какими небесами вы намерены попытать разбойничье счастье? Где теперь по вам заплачет веревка? Вы не из тех, кто так просто отходит от дел.

— Прошу прощения, — с изрядной долей высокомерия ответил Хаджи-Ставрос, — но я покончил с разбойничьим промыслом, причем навсегда. Что мне теперь делать в горах? Все мои люди погибли, ранены или разбежались. Я мог бы набрать других, но эти руки, которые свернули столько шей, отказываются мне служить. Надо уступать дорогу молодым. Правда, я сомневаюсь, что кому-то удастся сравниться со мной в славе и богатстве. Чем я займу остаток дней, подаренных мне вашей щедростью? Пока не знаю, но можете быть уверены, мне будет

чем себя занять. Я должен устроить жизнь дочери, продиктовать мемуары. Возможно, если потрясения последних дней не слишком повредили мой мозг, то я поставлю свои таланты и опыт на службу государству. Если Бог пошлет мне здоровье и ясность ума, тогда через полгода я возглавлю совет министров.