Король говорит!

Дело осложнялось и отношением отца, чьей реакцией на борьбу сына с непокорным звуком была простая команда: «Не мямли». Тяжким испытанием становились дни рождения деда и бабушки, когда соблюдался давно заведенный ритуал: дети должны были выучить по стихотворению, переписать его на листы бумаги, перевязать их ленточкой, продекламировать стихи на публике, затем поклониться и преподнести их персоне, чей день рождения праздновался. К тому же, словно мало было неприятностей со стихами на английском, позже, когда они начали обучаться иностранным языкам, стихи надлежало еще читать и на французском, и на немецком. Такие праздники, да еще с участием приглашенных гостей, стали для Берти сущим кошмаром, как пишет один из его биографов.

«Стоять перед блистательным собранием знакомых и незнакомых взрослых, сражаться с трудностями гётевского „Der Erlkönig“[31], мучительно сознавая контраст между своей запинающейся декламацией и декламацией „нормальных“ брата и сестры, было унизительно, и, вполне возможно, это и положило начало его ужасу перед публичными выступлениями, когда он стал королем»^[32].

По примеру их отца, оба мальчика предназначались к службе в Королевском военно-морском флоте. Однако если Дэвиду полагалось только пройти краткосрочную подготовку, прежде чем он приступит к исполнению своих обязанностей как принц Уэльский, то Берти предстояло сделать флотскую службу своей профессией. Первой ступенью было Королевское военно-морское училище в Осборн-хаусе, прежнем доме королевы Виктории на острове Уайт. Король Эдуард отказался поселиться в доме, где умерла его мать, и отдал его государству. Главное здание стало использоваться как офицерский реабилитационный госпиталь, а конюшенный блок был превращен в приготовительную школу для кадетов. Оказаться здесь было очень странно для двух мальчиков, которые навещали Пра (как называли Викторию) в этом доме в ее последние годы.

Берти было тринадцать лет, когда в январе 1909 года его приняли в училище; Дэвид поступил сюда двумя годами раньше. Пребывание в училище составляло резкий контраст с их жизнью в Сандрингеме — в отношении как бытовом, так и интеллектуальном. Согласно с традицией королевского дома, ни один из них прежде не общался с другими детьми своего возраста. В отличие от братьев, их ровесники (большинство которых до того учились в приготовительной школе) были привычны к разлуке с родителями и к дисциплине, к суровым бытовым условиям, плохой пище и тем странным ритуалам, которые считаются неотъемлемой частью образования в английском высшем обществе.

В обычае были притеснения и жестокие шутки. Братья не только не пользовались, в силу своего королевского происхождения, никакими поблажками со стороны своих будущих подданных — обоих изводили немилосердно. Дэвида один раз заставили участвовать в пародийном представлении казни Карла I, где он должен был высунуть голову в подъемное окно, а ему на макушку с силой опустили верхнюю раму. Берти, прозванного за хрупкое телосложение Сардинкой, его соученик как-то раз обнаружил в переходе, ведущем от столовой: он был плотно закатан в подвесную койку-гамак и звал на помощь. При том значении, которое придавали в училище командным играм, братья оказались в невыгодном положении, не имея опыта в футболе и крикете.

Затруднения Берти усугублялись плачевно низкой успеваемостью. Осборн был преимущественно техническим заведением с преобладанием математики, навигации, естественных и инженерных наук. Хотя Берти успешно справлялся с конкретными задачами инженерной и морской практики, с математикой дела обстояли катастрофически: он постоянно оказывался если не на последнем месте в классе, то близко к тому. Несомненно, его заикание тоже играло здесь некоторую роль. Хотя оно практически пропадало, когда он бывал с друзьями, на занятиях в классе оно возвращалось с удвоенной силой. Он был не в состоянии произнести начальную букву в слове «дробь», а как-то раз не сумел ответить на вопрос о том, что такое половина половины, из-за не поддающегося ему начального согласного в слове «четверть», — все это слагалось в злосчастную репутацию тупицы. Его отец, которому всегда лучше удавалось общаться с сыном на расстоянии, казалось, понимал его. «Уотт [помощник учителя] считает, что Берти стесняется в классе, — писал он Ханселлу. — Я полагаю, что отвечать ему мешает нежелание обнаружить свое заикание, но я надеюсь, что с возрастом это пройдет»^[33].

Однако на это потребовалось несколько лет. На выпускных экзаменах, состоявшихся в декабре 1910 года, Берти был шестьдесят восьмым из шестидесяти восьми. «Боюсь, я не смогу скрыть от вас тот факт, что П. А.[34] провалился, — писал Уотт Ханселлу. — Он в последние несколько дней был просто вне себя от радости, что возвращается домой, и, поскольку, к несчастью, это были дни экзаменов, все кончилось крайне плачевно».