Гномы, казалось бы, должны были привыкнуть в своих подземных чертогах к отсутствию солнечного света и свежего воздуха. Но они с отвращением поглядывали по сторонам - недобрый лес был противнее грязных пещер гоблинов! Бильбо, любивший погреться в это время года на солнышке, совсем загрустил и едва поспевал за отрядом. Запасы еды таяли с каждым днем, но больше всего Бофура беспокоило все уменьшающееся количество воды. Пополнить ее до выхода из леса было негде. Он резко ограничил дневной паек, несмотря на жалобы и протесты гномов. Но Жанне вновь не хотелось ни пить, ни есть, она едва могла дышать. Ей казалось, что сам черный ужас тихо стоит за старыми стволами, тяжело вздымающими свои ветви к невидимому небу. А деревья с угрозой прислушиваются к путникам, ловят их вздохи, проникают в мысли, выбирают подходящий момент для удара, желая наказать нечестивцев, нарушивших их вековой покой.
Темнота, тишина, духота… Все это угнетало ее.
Уже привычная к тревожным ночевкам, сегодня Жанна спала хуже обычного, хотя никто не смотрел на них из чащи. Может, потому, что деревья вокруг стали светиться собственным блеклым светом, как морские водоросли или светлячки. Непроглядной тьмы, как раньше, уже не было. Это продолжалось уже пару дней и вначале сильно встревожило гномов. Но ничего плохого пока не происходило. Чем ближе к восходу, тем больше девушка ощущала чье-то недоброе присутствие. Даже белки, и те пропали. В груди захолодело.
Абсолютная тишь стала прерываться отдаленными звуками: будто кто-то ворочался вдалеке, шелестел и трепыхался в сухих мертвых листьях, которые большими кучами лежали под деревьями. Жанна осторожно встала и огляделась. Все тот же рассеянный свет и полная неподвижность вокруг. Бофур клевал носом на краю дороги. Непонятные шорохи стихли… Только каждый ее вздох теперь отдавался громом в ночной тишине.
Место ночевки окружали чахлые сухие деревья, четыре росли совсем близко к тропе: два слева, одно справа, одно перед ней. Жанна, почувствовав за спиной движение, обернулась. Никого. Только деревья. Одни деревья.
Она перевела дыхание - светящийся мертвенным светом ствол перед ней стал немного ближе. Она уставилась на него пристально. Дерево как дерево… Оно никак не могло приблизиться, ей показалось! Опять плавное движение воздуха слева… Жанна резко обернулась. Два сухих ствола, поддерживающих друг друга, уже почти наползли на место, где сидел Бофур. Да ведь они только что были поодаль! Деревья, надвигающиеся на нее в полной тишине, казались еще мертвее и суше, чем остальные в этом лесу. А ветви и корни их, белеющие там, где отвалилась кора, напоминали старые кости.
«Да что же это!» — Жанна уже не знала, что и думать. Сердце бешено заколотилось. Наверное, зрение играет с ней глупые шутки, ведь деревья не ходят…
Но они наступали, причем только тогда, когда девушка отводила от них взгляд. Ей казалось, стоит только вскрикнуть, и деревья набросятся на нее, разрывая своими сильными ветками, топча перевитыми узловатыми корнями. Их тускло светящуюся кору покрывали черные трещины-раны, а дупла напоминали огромные рты, широко раскрытые в безмолвном крике.
До боли в слезящихся глазах, не моргая, девушка вглядывалась в сухие стволы, но никак не могла охватить их все - их было слишком много, и они все теснее окружали лагерь. Как только она теряла дерево из вида, оно тут же неумолимо приближалось, продолжая эту жестокую игру. Узловатые корни, словно гигантские щупальца, жадно вцепились в светлый край дороги справа от девушки.
«Нет надежды, — прозвучало в голове у Жанны, — дорога их не остановит».
Холодные пальцы сжали ей горло, не давая вымолвить ни слова. Но за ее спиной спали гномы, и дальше отступать было некуда. Опасность грозила всему отряду! Она до боли сжала талисман у себя на шее, порезавшись об острый край. Мертвые чудовища в обличье деревьев замерли, на секунду остановились, будто приготовились к прыжку. Времени на раздумья не осталось…
— Ду Бекар!
Жанна закричала что есть мочи, срывая голос, отбросив страх за собственную жизнь и рассудок. Только этот клич, всплывший из рассказов Балина, пришел в голову, и только это выговорил непослушный язык.