Король и Каролинка

-- Если так, то ты понял, -- сказал Папа. -- Увидел, что на самом деле сознательное "я" существует ВООБЩЕ НЕЗАВИСИМО от бессознательного. Человек -- это не просто маска "гения". У него есть своя свобода, своя воля.

Я кивнул.

-- Ну да. Это понятно.

-- Нет, пока тебе это не до конца понятно. Ты видишь, что если оно проявится явно, человек войдет в глубокий транс. Сознательная личность исчезнет. Мы с тобой ВИДИМ транс как ИСКРЕННОСТЬ гения. Дух перестает притворяться человеком. И как будто вообще перестает притворяться. Сознания нет -- игры нет. Так ты видишь?

-- Ну, да.

-- А обычно, в обычное время... Как ты видишь?

-- Обычно вижу, что наше сознательное "я" -- это маска. Гений притворяется обычным человеком. Ты сам так говорил. Так я и вижу.

-- Теперь я говорю тебе чуть больше. Гений только притворяется, будто бы человек -- это только его маска. Он сильнее человека. Он мог бы в любой момент легко проявиться, введя человека в глубокий транс, но не позволяет себе, потому что боится Бога. Но! Имей это в виду! Даже когда возникает глубокий транс, он продолжает притворяться -- от страха. Искренности там вообще нет, одно лукавство. То, что мы с тобой ВИДИМ -- это тоже иллюзия, лишь чуть более тонкая... Суть скрыта от нас.

Я почесал в затылке.

-- Я этого не ВИЖУ.

-- Не удивительно. Я сам это ЧУТЬ вижу. Они уму непостижимы. Но замечать их лукавство можно и нужно. Теперь ты научишься. Раньше я тебе просто не разрешал.

-- Да? Не помню.

-- Конечно. Это было соглашение между мной и твоим скрытым "я". Это была цена, которую ты платил за разрешение ВИДЕТЬ. Бессознательно платил. Сам ты ничего не знал об этом. И потому-то не мог наводить транс, тебе это не разрешалось. А теперь я тебе разрешил УВИДЕТЬ чуть больше.

-- Пока ничего не ВИЖУ, -- сказал я. -- А почему раньше не разрешал?

-- По третьему закону Ньютона, -- пошутил Папа.

Опять стихи

С вечерними молитвами повторилась та же история, что и вчера. Стоило мне встать на молитву, как вдруг пришла в голову новая строка для вчерашнего неоконченного стиха: "Размышляю, чем бы заняться". Я было дернулся к столу, чтобы записать ее, но сдержался. Заставил себя продолжить молитву. Я уже заметил, что мой гений капризен -- если сразу пойти у него на поводу, он, пожалуй, опять заскучает. Попробую-ка я держать его в черном теле.

"Размышляю, чем бы заняться", -- это была явно ЕГО мысль, а не моя. Очевидно, Королю не нравилось, что я молюсь, и он размышлял, чем бы занять меня, чтобы отвлечь от молитвы. Так я истолковал эту строку. Потому я решил пока попытаться продолжить молитву, игнорируя поэтические позывы.

Но не тут-то было! Мысли, мудрые и красивые мысли закружились с такой силой и скоростью, что голова у меня пошла кругом. На меня напало какое-то оцепенение и тут я чего-то не помню...

Я обнаружил себя сидящим за столом с поэтическим пером в руках. От вчерашней иронии не осталось и следа. Стихи были задумчивыми и мудрыми.

Я хочу поиграть. Умираю от скуки

Я ложусь на кровать. Размышлять.

Размышляю, чем бы заняться.

Будто мухи -- мысли роятся.

Задевают лицо и руки,

Но на сердце никак не садятся.

Словно я развлекаться устал.

Будто я... давно

Отыграл.

Очень быстро минуты летят.

Очень медленно смерть надвигается.

Стихи были темными, тревожными, полными неясных намеков. Но не хватало двух строк. И как меня помучили эти последние строки!

Неожиданно возникшая мысль о смерти пропитала стих запахом ладана. Это, видимо, встревожило Короля, и он попытался объявить забастовку. Вначале меня то пугали какие-то "лики страшного рая", то настораживали иронические "блики рая -- играя"... Я догадывался, что это Королю страшны лики рая. И работать в такой обстановке он отказывается.

Тогда я решился во что бы то ни стало рифмовать "летят" с "распят". Чтобы Королю жизнь медом не казалась. Я крупно записал на бумаге слово "РАСПЯТ" и несколько раз подчеркнул. Чтобы мой гений нисколько не сомневался в серьезности моих намерений.

Бессознательное отреагировало немедленно. Мне долго лезло в голову навязчиво-легкомысленное "не беда! Успеешь покаяться". Потом истерический крик: "Он распят!" И еще непонятное: "Непонятно! Неприятно!". И даже так: "Свят, свят, свят -- и распят". Наверное, это мой гений недоумевал, безуспешно пытаясь осмыслить главную загадку христианского Богословия.

Сильно захотелось мне убрать слово "распят". Но я не поддался: ясно было, что это воля Короля, которому неудобно действовать так близко к Распятию. В отместку за упорство мой Король очень долго мучил меня последней строкой. Я ворочался в постели с боку на бок, не в силах остановиться ни на чем. Последней строки не было, вернее, их было слишком много, и ни одна меня не удовлетворяла. Раздражала. Мне хотелось бы вовсе избавиться от этих несуществующих строк, но ритм стиха их требовал. Строка должна была проявиться -- но какая?...

Он распят -- и лампады горят. Успеваю -- покаяться?

Так написал я, перечитал стих, вздохнул, лег в постель. Вскочил и переписал одну строку:

Будет в пятницу Бог распят...