Король Камней

В мертвой тишине маги выждали положенную минуту. Когда она истекла, кое-кто выдохнул с облегчением. Объявись завещание — прахом пошли бы все надежды разжиться полезными безделушками из имущества покойной!

— Начинаем наследование по очередности. Первым наследует учитель покойной, если он жив и присутствует среди нас. Симон Остихарос, учитель Инес ди Сальваре, жив и присутствует. Желает ли кто-нибудь оспорить его первенство?

— Желает!

«Кисея глухоты» не пропускала звуки в одну сторону: изнутри наружу. Не было ничего странного в том, что чародеи услышали голос, долетевший издалека. Удивительно было другое: как говоривший ухитрился расслышать вопрос Древнего?

— Предстань перед конклавом и предъяви свои претензии.

Далеко, на окраине города, возник едва заметный снежный вихрь. По мере приближения он стремительно вырастал в размерах, двигаясь по пологой дуге. Не прошло и трех минут, как бешено крутящееся веретено — с коконом-утолщением в дюжине локтей от земли — с ходу врезалось в барьер крови. Занавес распахнулся, как от удара исполинским тараном, словно и не крылась в нем могучая магия. Белый смерч ворвался в лагерь и рассыпался в трех шагах от конклава — не снежной крупой, а тополиным пухом. Летняя пурга замела вокруг башни; ярче вспыхнули костры, жадно пожирая хлопья, и сквозь пуховую круговерть проступили две человеческие фигуры.

Высокий мужчина распахнул плащ с меховым капюшоном, являя взорам темно-бордовую мантию мага. Рядом с ним, испуганно озираясь, стояла молодая женщина в собольей шубке, накинутой поверх атласного платья, с диадемой на голове. Пряди волос цвета спелой пшеницы спадали на лицо, скрывая левую его половину. Складывалось впечатление, что женщина пытается спрятать некое уродство.

— Приветствую братьев, — Амброз Держидерево улыбнулся, поклонившись. — Прошу извинить меня за опоздание. Дайте мне еще пять минут, и я предъявлю свои претензии.

На первый, вскользь брошенный взгляд, королевский маг Тер-Тесета выглядел, как всегда: вежливо-спокойный, ироничный. При втором, более внимательном взгляде, можно было заметить: грудь Амброза вздымается чаще обычного. Казалось, маг никак не может успокоить дыхание после быстрого бега. На щеках гасли багровые пятна румянца. Волосы, обычно расчесанные со всем тщанием, сейчас находились в легком беспорядке. Глаза Амброза блестели; взгляд метался по сторонам, не в силах надолго задержаться на чем-то одном.

Максимилиан Древний с достоинством кивнул:

— Пять минут, брат Амброз. Не больше.

— Эльза! — заорали от башни. — Госпожа Эльза!

Женщина обернулась на голос и, оступившись, чуть не упала. Сделалось ясно: она едва держится на ногах.

— Благодарю, — кивнул Амброз, увлекая спутницу прочь.

У башни началась возня: здоровенный детина, похожий на быка, рвался к «госпоже Эльзе», а его не пускали. С трудом парня угомонили. Тем временем Амброз, выбрав свободный участок земли, извлек из-под плаща сверток, щелкнул пальцами — и сверток развернулся в туго натянутый шатер. Проводив женщину внутрь и что-то строго-настрого ей приказав, Амброз вернулся к конклаву. Сотворять себе кресло он не счел нужным, оставшись стоять.

— Еще раз приношу свои извинения. Увы, у мага трона есть обязанности, которыми он не в силах пренебречь.

— Ты объявил Дни Наследования, брат Амброз, — сказала голова Н’Ганги. — А сам явился последним. Тебя задержало что-то? Откройся своим братьям.

— Меня задержали государственные дела. А теперь я хотел бы огласить обвинение. Надеюсь, ни у кого нет возражений?

Амброз извлек из-за пазухи черствую горбушку хлеба. С нежностью огладил шершавую, подгорелую корку. Хлеб под ладонью мага шевельнулся, задышал. Чародеи наблюдали за происходящим с интересом, но без удивления: поминальный обряд был знаком каждому. Амброз подождал, пока дыхание хлеба выровняется, и произнес так, чтобы все слышали:

— День Поминовения. Инес ди Сальваре. В чем каялся Симон Остихарос, именуемый Пламенным?

Горбушка печально вздохнула.

— Инес ди Сальваре, прости меня, — впору было поверить, что Симон, уподобясь Н’Ганге, принялся вещать, не размыкая губ. — Я убил тебя, не желая этого…

— Кто может подтвердить сказанное?

— Огонь в горне, лава в утробе вулкана. Хлеб и вода, и два живых свидетеля…

— Ты, хлеб, свидетельствуешь?

— Да.

Хлеб умолк. Молчал и Амброз. Над конклавом повисла такая тишина, что безмолвию ночного кладбища впору было обзавидоваться. Казалось, «кисея глухоты» перестала пропускать звуки в обе стороны, расплавленным воском затекла в уши — и застыла.

Взгляды сошлись на Симоне Пламенном.

7.

— Убийца не может наследовать убитой!

Кому принадлежал визгливый выкрик, осталось тайной. Миг, и благопристойный конклав превратился в растревоженное осиное гнездо.

— Пересмотреть очередность!

— Исключить из наследников!

— Позор убийце!

— Торги! Всё на торги!

— Тор-ги! Тор-ги!