Король Камней

— Камень, магия, Ушедшие, — перебивала его Красотка, а может быть, Вдова. — Какая разница? Это одно и то же! Ушедшие удалились в камень, они и есть магия. Возможность изменять окружающий нас мир. Вот почему твои грозные заклятия — пустое сотрясение воздуха для диких а’шури и Черной Вдовы. Тысячи лет и сотни поколений под землей, в сердце Шаннурана — дыхание Ушедших пропитало их насквозь, они плоть от плоти этих гор. Наше, человеческое волшебство бессильно против них; оно — бледная тень, эхо, далекий отзвук голоса Ушедших…

Много позже Симон узнал, что все то время, пока Вдова пожирала его, Инес ди Сальваре снились кошмары. Среди ночи, в холодном поту, она просыпалась и долго лежала в смятых простынях. Перед глазами женщины медленно гасли обрывки видений. Там, во мраке, среди дикарей, чудовищ и демонов, страдал ее учитель с зашитым ртом, скованный по рукам и ногам. Это сны, убеждала себя Инес. Это всего лишь сны.

И не верила утешительной лжи.

Получив от Инес задаток, Вульм из Сегентарры отправился в Шаннуран. Для него это был и заработок, и вызов. А Красотка и впрямь желала заполучить Око Митры. Но еще больше она надеялась, что живучий авантюрист (да сопутствует ему удача!) принесет ей вести о судьбе Симона Пламенного.

…когда каменная плита со скрежетом отошла в сторону, и в проеме, ослепив узника, полыхнул факел — у Симона был редкий момент просветления. В последнее время ясность мысли нечасто возвращалась к изможденному магу. Обратив в ржавый прах железо кандалов, он переступил порог своего узилища, и не выдержал: оглянулся. Замер в дверях. Ледяная рука сжала сердце, только-только согретое привычным огнем. Он не хотел уходить! Черная Вдова звала своего любовника. «Останься! Нам было хорошо вдвоем. Еще чуть-чуть, и ты обретешь наследие Ушедших, за которым явился. Ты до сих пор боишься смерти? Это пройдет, как проходит болезнь. Ты умирал много раз, ты привык. Еще день, другой, и ты даже не заметишь…»

— Ты идешь, колдун? — окликнул его Вульм.

«Нет! — закричал Симон-пленник. — Я остаюсь!»

— Иду, — глухо отозвался Симон-свободный.

4.

— Пожалуй, я был благодарен Шебубу, — старец залпом осушил кружку воды. От долгого рассказа у него пересохло в горле. — Битва с демоном очистила мою душу от яда Черной Вдовы. Я вновь стал Симоном Пламенным, а не безумным куском мяса. Каменная рука — скромная плата за возвращение к жизни.

— Мужчины! — с насмешкой воскликнул Циклоп. В глазах его отразилось пламя очага. — Готовы отдать руку, а то и голову, лишь бы вычеркнуть из памяти свою возлюбленную! Ставлю яблоко против изумруда, маг, Вдова не так легко забыла твои ласки…

Симон с Вульмом переглянулись. Вульм решил, что Циклоп паясничает; старец услышал голос, и это не был голос Циклопа. Волосы сына Черной Вдовы, всегда темные, сейчас отливали красной медью. Игра света? Губы сделались тоньше, чувственней, сложившись в печальную улыбку:

— Могущество за совокупление? О да, это путь мужчины!

У Симона перехватило горло. «Великий Митра! Если так начиналась болезнь Красотки…» — втайне содрогаясь от ужаса, хороня Циклопа в мыслях своих, подумал маг, но не успел ничего сказать.

— Мальчик мой, ты здесь? — спросили за окном.

Не ведая, что стал причиной замешательства, Циклоп вздрогнул: вопрос застал его врасплох. Шепот, шорох: «Мальчик мой…» — казалось, он течет из углов. Мама, подумал Циклоп. Я, считай, забыл тебя. Отец, ты дрался за меня. Инес, ты умерла. Проклятье, как же хочется стать маленьким, и чтобы кто-то спросил чуть слышно: «Ты здесь, мой мальчик?» Беспомощность детства и беспомощность зрелости — счастье и мука…

Встав, он подошел к окну. Снаружи, в двадцати локтях над землей, клубились тени. Отделенные от Циклопа лишь заклятием Газаль-руза, превратившим воздух в стекло, тени были похожи на чернильное пятно, принимающее в воде самые диковинные формы. Такое выпускает каракатица, спасаясь от врага. В сердцевине теневого кокона угадывалась фигура человека, но черты его не различил бы и самый зоркий глаз.

— Мальчик мой, ты позволишь мне войти?

— Это Максимилиан, — сказал Симон. — Входи, Древний.

— Благодарю.

— Я ждал тебя. Собрание закончилось?

— Да.

— Что решили?

— Ты прекрасно знаешь, что решил конклав…

Циклоп посторонился, и тени, презирая заклятье, вплыли в комнату. Наверное, Древний поступил бы точно так же, останься Циклоп у окна. Обволок бы пульсирующей темнотой, просочился насквозь, не заметив препятствия. Для него, понял сын Черной Вдовы, есть только Симон Остихарос, его мальчик. Больше в комнате нет ни души. Я, Вульм — пустое место. Набейся сюда рота гвардейцев, и это ничего не изменит. Тиран лучше относится к черни; тиран хотя бы знает, что чернь существует. Глупо обижаться — для Максимилиана Древнего, похоже, давно перестали существовать все люди на земле, кроме магов.

Тени опустились в кресло.

— Поединок, — со странным удовлетворением бросил Симон.

— Да.

— В Круге Запрета?

— Да.